Стены Саввино-Сторожевского монастыря. Фото В. Вельской
Два подобных и совсем недавних названия я на днях прочитал из окна автомобиля на подъезде к Одинцову – это «Надмосковье», а в северной части города – «Одинбург». «Надмосковье» звучит как желание перещеголять Москву и возвыситься над древней русской столицей, а «Одинбург» – как «Одинцовоград», чуть ли не на манер Петербурга. Этого, конечно, не ведали строители и подмосковные чиновники, имеющие отношение к возведению жилищных комплексов, но в обоих этих названиях звучит отголосок лермонтовского юбилея.
«Надмосковье» вызывает в памяти поэму М. Ю. Лермонтова «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» (1837), где звучат следующие стихи:
Над Москвой великой, златоглавою,
Над стеной кремлевской белокаменной
Из-за дальних лесов, из-за синих гор,
По тесовым кровелькам играючи,
Тучки серые разгоняючи,
Заря алая подымается;
Разметала кудри золотистые,
Умывается снегами рассыпчатыми,
Как красавица, глядя в зеркальце,
В небо чистое смотрит, улыбается…
А Одинбург звучит как Эдинбург – столица Шотландии, куда уходят родовые корни М. Ю. Лермонтова. В XIII веке в Шотландии жил и творил бард, прорицатель и воин Томас Рифмач, прозванный Лермонтом, предок великого русского поэта по отцовской линии. О Томасе Рифмаче – Лермонте, зачинателе шотландской литературы, создал одну из своих баллад Вальтер Скотт. В нескольких стихотворениях и сам Лермонтов развивает эту тему. Так что, оказавшись в Саввино-Сторожевском монастыре вблизи Одинцова, поэт мог вспомнить родовой Эдинбург. Конечно, тогдашняя деревенька Одинцово не могла соперничать с современным городом, но гений поэта способен был заглянуть в будущее. Тем более что Одинцово, монастырь и шотландский Эдинбург лежат на одной географической широте.
Характер походов во все три подмосковных монастыря был приблизительно одинаков. В конце лета 1830 года Лермонтов побывал в Троице-Сергиевой лавре, находящейся в 70 километрах от Москвы. Как совершались все эти походы, видно из воспоминаний современников. «На следующий день, до восхождения солнца, – пишет Е. А. Сушкова (1812–1868), знакомая поэта и предмет его полудетской влюбленности, – мы встали и бодро отправились пешком на богомолье; путевых приключений не было, все мы были веселы, много болтали, еще более смеялись, а чему? Бог знает! Бабушка ехала впереди шагом; верст за пять до ночлега или до обеденной станции отправляли передового приготовлять заранее обед, чай или постели, смотря по времени… На четвертый день мы пришли в Лавру изнуренные и голодные. В трактире мы переменили запыленные платья, умылись и поспешили в монастырь отслужить молебен».
Екатерина Александровна Сушкова (в замужестве Хвостова)
Один слепой нищий, получив милостыню, по словам Сушковой, пожаловался, что перед этим какие-то молодые господа бросили ему в чашечку вместо денег камушки.
В семье Столыпиных рассказывали, что Сушкова из шалости сама бросила нищему камень. Жестокая насмешка над человеком произвела на поэта столь сильное впечатление, что, вернувшись в гостиницу, он в то время, когда все остальные садились обедать, написал стихотворение «Нищий», обращенное к Сушковой, которая посмеялась над его чувством:
У врат обители святой
Стоял просящий подаянья
Бедняк иссохший, чуть живой
От глада, жажды и страданья.
Куска лишь хлеба он просил,
И взор являл живую муку,
И кто-то камень положил
В его протянутую руку.
Так я молил твоей любви
С слезами горькими, с тоскою,
Так чувства лучшие мои
Обмануты навек тобою!
Впечатления от посещения Саввино-Сторожевского мо настыря отразились в поэме Лермонтова «Боярин Орша». Бунтаря Арсения судят в просторном зале, в точности напоминающем монастырскую трапезную с ее расписным потолком и стенами, украшенными резьбой и ликами святых:
Безмолвна трапеза была,
К стене налево два стола
И пышных кресел полукруг,
Изделье иноческих рук,
Блистали тканью парчевой;
В большие окна свет дневной,
Врываясь белой полосой,
Дробяся в искры по стеклу,
Играл на каменном полу.
Резьбою мелкою стена
Была искусно убрана,
И на двери в кружках златых
Блистали образа святых.
Тяжелый, низкий потолок
Расписывал, как знал, как мог,
Усердный инок…
Рассказ о трапезной Саввино-Сторожевского монастыря приводит Павел Алеппский, сын антиохийского патриарха, архидиакон и писатель, автор записок о путешествии в Россию в 1654–1656 годах:
«Монастырь Св. Саввы меньше Троицкого, но построен по образцу его. Как тот я назвал бы женихом, так этот невестой, и поистине это так, как мы видели своими глазами…
После того как мы осмотрели все стены кругом, нас свели вниз во двор монастыря и повели в монастырскую трапезную, огромную, удивляющую зрителя своей стройкой, архитектурой, величиной, простором и обширностью своего изумительного свода; она не имеет подобной себе ни в описанном монастыре Св. Троицы, ни в знаменитом новгородском монастыре Св. Георгия. Она имеет кругом окна со стеклами; все углы ее связаны железом и такие же связи идут от арки до арки. Вся она утверждена на одном столбе, но толщина ее фундамента и стен огромна. Удивительно искусство ее постройки и архитектуры! Она построена среди монастырского двора». Остекление окон трапезной подчеркнуто автором – ведь в то время даже в дворцовых помещениях вместо стекла применяли слюду.
Я много раз посещал ставропигиальный Саввино-Сторожевский монастырь и заметил удивительное совпадение стихов в поэме Лермонтова «Боярин Орша» с описанием этого подмосковного монастыря. Только монастырь в поэме стоит на Днепре, где поэт никогда не был, а монастырь Саввинский – на Москве-реке, любимой и родной для поэта. Читатель сам может в этом убедиться, если слова «над Днепром-рекой» заменить словами «над Москвой-рекой»:
…Светает. В поле тишина.
Густой туман, как пелена
С посеребренною каймой,
