– Ну что, готово? – спросил Роджер. Не дождался ответа, повернулся. – Ох ты ж, мать моя королева!
– А она подросла, – заметил Эдвард.
– Это еще мягко сказано! Да она размером с лошадь!
В центре круга сидело кошмарное существо, покрытое белой шерстью. Нервно крутило головой с широкой пастью, усеянной мелкими зубами. Глаза его, каждый размером с чайное блюдце, горели желтым, громадные совиные крылья трепетали на спине, лапы с длинными белыми когтями.
– Дожили Ловцы, – сказал Роджер. – Своими руками освобождаем химеру из-под власти темника, вместо того чтобы отправить ее на тот свет.
Химера в волнении ударила хвостом по бокам, пробороздила землю когтями.
– Печать на глазах твоих, химера Ллиюр, – Билл встал у первого луча и приоткрыл тигель. Узкий луч багрового света ударил в ледяную химеру, она прижалась к земле и распахнула пасть. Тонкий, почти неслышный крик пронесся над полем.
– Печать на глазах твоих принадлежит твоему хозяину, и только ему. Отдай чужое и оставь свое…
Тело химеры начало светиться молочным светом.
Удерживая тигель, Властный двинулся ко второму лучу звезды.
– Печать на теле твоем! Отдай ее хозяину и оставь себе тело! – Морригана шатало, тигель плясал у него в руках, пару раз он чудом его не выронил. В центре круга пылал костер белого света, в котором преображалось тело химеры, она выла, впиваясь в землю когтями, она рвала траву зубами и каталась от невыносимой боли.
– Долго еще? – хрипло спросил Роджер. Ритуал вытягивал силы из всех участников, Морриган забирал все без остатка, у Ловца было такое чувство, что ему на плечи взвалили несколько мешков с цементом.
– Еще две печати, – выдохнул Эд. – На сознании и на духе.
– Да какое у нее сознание, мозг с ноготь!
Дьюла повернулся в темноту.
– Ну что там еще? – простонал Роджер, чувствуя, как на плечи ложится еще один мешок. Зверодушец разрывал связь, перекладывая свою долю на остальных.
– Кто-то приближается. Из леса… Зверь… – негромко произнес Дьюла.
Он отскочил от края круга, сорвал рубашку и принялся расстегивать пряжку ремня.
– С ума сошел?! – простонал Роджер. – Волчицу почуял?
Дьюла сбросил с себя одежду, повернулся. Лицо его исказилось, глаза стали волчьими, желтыми, он был на грани изменения.
– Перевертыши! – прорычал он искаженным голосом, в котором не было ничего человеческого. В следующий миг громадный черный волк встал на четыре лапы и рванулся в ночь.
– Совсем башку снесло, – сказал Роджер. – Какие перевертыши?
Он охнул, принимая еще одну ношу. Эвелина выходила из круга.
– Да вы сговорились, что ли?!
Эвелина подняла флейту, короткая песня поднялась над лесом. Облака разошлись, проливая лунный свет, который так долго удерживали.
По черной земле, по сверкающей от инея траве к ним деловито трусили две сгорбленные фигуры – размером со льва, но гораздо менее красивые. Навстречу им мчался черный волк.
– Твою мать, – не удержался Роджер Брэдли. В глазах у него помутилось, потому что Эдвард тоже вышел из круга.
– Эд… да вы с ума сошли! Я не устою!
– Ты должен Калебу, – холодно сказал акробат, вынимая арбалет.
– Там их всего двое, – простонал Роджер, – Дьюла справится.
– Когда перевертыши ходили парами? – акробат указал на кромку леса. Огни загорались в лесу, много огней. Десятки перевертышей выступали из тени, выходили на поле, глядя на них холодными синими глазами.
Джей Клеменс припал на одно колено, в руках у него возник короткостольный автомат.
Вдали загрохотало.
«Рановато для фейерверков», – Роджер повернул голову и увидел, как пылают шатры. Над фестивалем кружил боевой вертолет. Со стороны дороги был слышен нарастающий гул, там ревели моторы машин и горели фары. Машины двигались цепью.
– Класс, – сказал ирландец. – Отдохнул на фестивале.
Глава тридцать четвертая
– Отдай его мне, отдай! – Пламенный клинок в руке Фреймуса, он рубит саму плоть воздуха, разрывает нити вихря, и Зорич падает на землю почти без чувств.
– Что ты с ним сделала?! – Фреймус склонился над миньоном, накладывая ладони, взывая к силе камня в его жилах. Она будто спит, будто вечный ток первопламени был чем-то замедлен, загущен до предела.
– Жалкая тварь, как ты посмела! – темник в гневе выбросил руку, огонь стек с его пальцев, ударил в лисицу. Но та не стала уклоняться, она поймала пламя, сжала в зубах, разгрызла на искры и выплюнула комок дыма.
– Я живу долго, темник, я видела фоморов. – Лисица закружилась в танце, словно желая поймать свои девять хвостов, – и вот уже вместо зверя перед Фреймусом встала девушка в белом кимоно. – Уходи с моего острова, колдун, и забирай свои игрушки, – велела она. – Иначе я рассержусь по-настоящему.
– Ты… – Фреймус прищурился. – Девятихвостая кицунэ!
– Ты пришел не за этим, – продолжала Юки. – Тебе не нужна Башня Дождя.
– Что с Талосом?
Фреймус успокоился. Гнев, он мешает, Андрей поддался ему и потратил слишком много сил. Не кицунэ его одолела, он сам себя победил, он перестал контролировать камень. Один взгляд на его тело, и колдун уже понял, что Зорич меняется помимо своей воли. Камень лепит из его тела иную форму. Утратив контроль, Андрей утратил концентрацию, утратив концентрацию, он потерял все.
Лучше отступить. Они не смогли войти в Башню, но нанесли Ловцам существенный урон. Теперь они не посмеют им мешать. Там, позади, он оставил несколько десятков тел людей Магуса, пытавшихся его убить. Они были сильны, они его задержали. Иначе бы битва пошла по-другому. Теперь же армии не оставалось, остатки бойцов отступают к «Дагону», а на стенах Башни Дождя все больше радужных вспышек табличек Ловцов. Сейчас он единственная мишень.
– Судья Авалона пал в бою, как и желал.
Фреймус не сдержал усмешки. Старый дурак, он так долго надеялся…
– Я ухожу, – сказал он. – Но мы еще встретимся, кицунэ.
– Встретимся, – подтвердила Юки.
Темник взял на руки Зорича, ударил ногой о землю. Раскаленный вихрь поднял его над землей. В мареве воздуха уже было не разглядеть очертаний его лица, только голос долетал, полный холодной ярости:
– Не только ты умеешь летать, девятихвостая!
– Кто умеет летать, должен уметь падать, – сказала Юки, провожая взглядом темный вихрь. – Ты умеешь, темник?
Радужная вспышка расколола воздух, Теодорус Додейкант встал рядом с ней, сложил табличку. Он шатался, зажимая плечо, в котором засела белая стрела:
