– Итак, Ландри с распростертыми объятиями примет племянника господина Домера, о котором известил его сам господин Домера и который имеет полный карман писем от господина Домера и знает о том, что в замке хранятся деньги, принадлежащие господину Домера! Это ясно?
– Ясно.
– И ты до сих пор не догадался, что я сам явлюсь в замок под именем Жоржа Праделя?
Трудно передать словами то изумление, с которым Ракен смотрел на Паскуаля.
– Ты! — выдохнул он.
– Я, черт возьми! Достаточно будет снять мою накладную бороду и надеть накладные белокурые усы. Господин Домера мог описать физиономию или показать фотографию своего племянника управляющему. Усы всех собьют с толку. Итак, я приеду в замок вечером, а с восходом солнца надеюсь уже быть на почтительном расстоянии оттуда.
– Но если Жак Ландри будет защищать деньги?
– Тем хуже для него! У меня в кармане нож, им я и воспользуюсь.
Эти слова были произнесены со зловещим спокойствием, которое привело бы в дрожь всякого, кроме Ракена. Паскуаль продолжал:
– Итак, ты видишь, что я ничего не забыл. План прост и должен иметь успех. Существует только одна серьезная опасность.
– Какая?
– Приезд настоящего Жоржа Праделя.
– Ах, черт возьми! Я и не подумал об этом.
– Зато я подумал обо всем. В этом и будет заключаться повод для твоего сотрудничества. Итак, мы вернемся в театр, убедимся, что лейтенант еще там, я пожму тебе руку и с ночным поездом поеду в Руан.
– Как так? Я не еду с тобой?
– В замке ты был бы совершенно бесполезен. Здесь же твое присутствие необходимо.
– Какие же будут мне приказания?
– Не терять Жоржа Праделя из виду ни на минуту, ни на секунду до тех пор, пока я не вернусь. Если у молодого человека возникнет желание отправиться в Нормандию — я пропал! Он не должен, слышишь, не должен поехать туда завтра.
– Как же помешать ему?
– Всеми возможными средствами. Измени внешность. Все необходимое ты найдешь у нашего старьевщика, лавочка которого открывается когда угодно для добрых товарищей, которым известно одно словцо. Если ты исчерпаешь все средства и юноша все же отправится на станцию, брызни ему серной кислотой в лицо.
Этот разговор происходил уже в экипаже, в который два бездельника уселись, выйдя из ресторана. Вдруг Паскуаль вздрогнул.
– Что с тобой? — спросил его Ракен.
– Одна мысль только что пришла мне в голову. Но это было бы слишком хорошо! Убить сразу двух зайцев: заполучить триста пятьдесят тысяч франков и отдать Жоржу Праделю старые долги. Что бы ты сказал на это, Ракен?
– То же, что и ты: это было бы слишком хорошо!
– И однако все получится, если случай поможет тебе занять лейтенанта на сорок восемь часов, и занять так, чтобы он не мог сказать: «Я был там-то!», а главное, чтобы он не мог это доказать. Тогда ему припишут все, что произойдет в замке. По моей милости там всем будет известно, что прибыл лейтенант Жорж Прадель. В замке же я оставлю неоспоримые следы его пребывания, и если будет совершено преступление, то виновником будут считать угадай кого!
XXX
Выйдя из ресторана, Паскуаль приказал кучеру отвезти их к театру «Жимназ». Сообщники благодаря взятой Паскуалем контрамарке смогли беспрепятственно войти в театр, но им обоим ни на минуту не пришло в голову занять свои места. Им было достаточно увидеть, что Жорж Прадель, прогуливаясь по коридору бенуара, не отходит от двери ложи номер 16.
– Солдат не удаляется со своего поста! — усмехнулся Паскуаль.
Играли последний акт «Дамы с камелиями». Во всех ярусах театра у зрителей текли слезы. Дамы шумно сморкались. Паскуаль толкнул Ракена локтем и шепнул ему:
– Похоже, он не подозревает, что его портсигар у меня в кармане! Смотри не упусти его из виду! Не забудь ничего, будь осторожен. А послезавтра жди меня на станции Сен-Лазар. Я не знаю, в каком часу вернусь, но вернусь несомненно. — И он ушел, оставив Ракена стеречь Жоржа Праделя.
В отсутствие Паскуаля и Ракена произошло следующее. Мы знаем, что молодая белокурая женщина, которую Паскуаль назвал Леонидой Метцер, выразила желание в следующем антракте подышать свежим воздухом. Антракт настал. Госпожа Метцер увидела, как молодой офицер вскочил с кресла. Она предчувствовала, что встретится с ним. И не обманулась. Жорж, который не сводил лихорадочного взгляда с двери, бледный, взволнованный, с горящей головой и выпрыгивающим из груди сердцем, стоял прямо напротив ложи, прислонившись к стене.
Молодая женщина, бледная, дрожащая, также взволнованная, пропустила вперед свою пожилую подругу, и, устремив на Жоржа прекрасные глаза, полные смущения, беспокойства, боязливой нежности и робкой мольбы, приложила палец к губам. Этот немой, но невыразимо красноречивый жест говорил: «Мы незнакомы и никогда не видели друг друга. Не говорите со мной. Не кланяйтесь мне. Малейшая неосторожность с вашей стороны может повлечь за собой несчастье».
Жорж Прадель понял это, ему и в голову не пришло не повиноваться. Влюбленный всегда расположен к беспрекословному повиновению, именно это и является одним из самых ярких симптомов той пагубной болезни, которая зовется любовью. Но если госпожа Метцер и запрещала ему заговаривать с ней, то не запрещала смотреть на нее, и Жорж мог упиваться видом этого прекраснейшего создания, которое еще четверть часа назад считал потерянным для себя навсегда. Следуя за Леонидой, он восхищался ее белокурыми волосами, грациозной шеей, гибкой талией, всем этим нежно-грациозным телом, чудные формы которого ясно обрисовывались благодаря платью.
И когда их взгляды встречались, Леонида читала в глазах Жоржа такую горячую привязанность, что ее щеки покрывались румянцем, а веки невольно опускались. Понятно, что старая дама ничего не замечала.
– Или я обманываюсь, мое дорогое дитя, или вам теперь гораздо лучше. Вы свежи как молодая роза, прекрасны как ангел.
– Вы не обманываетесь, мадам, — с улыбкой ответила Леонида, — по крайней мере относительно моей внезапной дурноты. Все и правда прошло.
– Я все раздумываю, отчего бы мог произойти этот неожиданный припадок — и не нахожу ни малейшего повода. Разве только волнение, причиненное пьесой.
Леонида не слушала ее. Напротив, она внимала тому, о чем говорили ей глаза не произнесшего ни единого слова Жоржа. Прозвучал звонок, антракт кончился, фойе быстро пустело. Уходя, госпожа Метцер бросила Жоржу Праделю взгляд, который значил не «Прощайте!», но «До свидания!»
Молодой офицер остался один в фойе. Опустившись на скамью, он упивался своим счастьем. Наши читатели поймут опьянение Жоржа, когда узнают историю его любви, начавшейся несколько месяцев назад в Африке и прерванной внезапно, неожиданно, грубо. Эту историю мы расскажем чуть позже.
