– Как обстояло дело с медобслуживанием в отряде?
– Хорошо, могу сказать, что был у меня в отряде отличный фельдшер. Как-то у нас одному партизану оторвало пальцы, я к фельдшеру:
– Надо что-то придумать.
– Сделаем, командир.
Врезал раненый стакан самогонки, фельдшер тем временем ножовку завел, и ее самогонкой промыл, все в порядке. Раненый стиснул зубы, хотя и принял стакан самогонки, ведь больно же, по живому. Но зато операция прошла успешно, и дальше раненый воевал.
– Как поступали с пленными немцами?
– Мы в плен не брали, куда с ними возиться. Как-то во время боя взяли немца, так получилось, что мы отсекли его от основной массы немцев, у меня же в отряде был хороший переводчик, но немец сам сразу заявил: «Коммунист! Я коммунист!» Начал плести какую-то чушь, я и не прислушивался, ведь у нас он вынужден был коммунистом представляться. Куда его девать?! Тоже вынуждены были расстрелять.
– С особистом как сложились отношения?
– Был у меня на этой должности майор Уткин, когда пришел в лес к нам, посмотрел, что я молодой, комиссар еще моложе меня, и хотел власть взять в свои руки. Но у него ничего не получилось, мы упорно держались. А однажды он познакомился с женщиной в лагере, с ней отдыхал в шалаше, они топили в землянке буржуйку, и Сермуль высыпал на печку целую кучу патронов. Как пошли патроны взрываться, они вылетели из землянки, как снаряды из пушки. И с тех пор он понял, что с нами шутить нельзя, а лучше дружить. Да и работы в самом отряде ему было не так много – у меня дезертиров почти не было, все были преданные люди. Он в основном занимался работой с агентами в оккупированных деревнях. Не скажу, что он был хорошим работником, была у него какая-то такая наклонность урвать, где что плохо лежит. Он после войны сразу стал начальником Симферопольской тюрьмы, это уже характеризует человека. А вот наша армейская разведка ушами не хлопала, один боец, грек Григорий, рассказал мне такой случай. Он в оккупации делал сапоги, и как-то к нему пришел немец, попросил сапог отремонтировать, и, посмотрев на работу, сказал:
– Гут, гут, – а ему Григорий отвечает:
– Гут, гут, был бы «гут», если бы я тебе эти гвозди в задницу заколотил!
Немец посмотрел на него внимательно и на чистом русском говорит:
– Ты, дурак, скажи спасибо, что я русский офицер (это оказался наш разведчик), а то бы тебе эти гвозди самому заколотили!
– Как складывались взаимоотношения с местным русским населением?
– По-разному, в основном хорошо, но и предателей хватало. У меня сохранилось донесение особо уполномоченного о разведке партизанок Усовой и Федченко, я сейчас вам об этих мытарствах расскажу. Мы 3 апреля послали их в разведку в д. Кисек-Аратук. Староста в деревне указал на них приехавшим по продобменным операциям немцам, сообщил, что они партизанки, шли в лес, и написал донесение в гестапо, отдал их двум немцам – отвезти в Симферополь. Как рассказывали разведчицы, немцы сообщили им дорогой, чтобы те не боялись, что немцы не воюют с женщинами, что если бы на их месте были румыны, то сдали бы их в гестапо, но они, немцы, не жандармы, а выдали девушек русские. Они завезли женщин в совхоз «Залесье», достали продуктов, предложили хорошо питаться, а к вечеру приготовить ужин. Немцы съездили в Бор-Чокрак в свою часть, а вечером вернулись ужинать и ночевать в Залесье. Спали в одной комнате. 4 апреля после завтрака немцы доставили женщин до Симферополя, где дали с пуд картофеля. В 12 часов дня они заехали за ними и поехали в Константиновку менять керосин, а женщины – вещи на продукты. Вечером все опять поехали ужинать и ночевать. Утром 5 апреля немцы опять довезли женщин до города, остановились у родственников доктора Михайленко П.В., где завтракали с теми же немцами. Расстались друзьями. И представьте себе, 7 апреля по доносу хозяйки Федченко и Усову арестовывают и ведут в полицию, требуют документы. Там разведчицы сослались на друзей-немцев, что они с ними приехали, тогда в полиции отпустили Усову привести немцев-свидетелей. Она упросила одного немца, офицера из присматривавших за военнопленными, сходить в комендатуру и поручиться за них. Наконец их отпустили, и они 8 апреля пришли в Константиновку, но один мужчина указал стоящим там немцам, что они партизанки. Немец ударил Усову по голове, но та не растерялась и напомнила предавшему, что он видел ее с немцами, что они не партизанки, только тогда их отпустили. Они пошли дальше. Просидели до ночи в кустах по дороге в Джалман и утром 9 апреля пришли в лагерь группы, а к вечеру в лагерь отряда. Вот так тоже было на оккупированной территории.
– Как изменились настроения в партизанских отрядах с начала войны к 1943 году?
– Изменились, и сильно. В 1941 и в 1942 годах было тяжело, а дальше уже хорошо. И немцы даже уже сообразили, что им победы не видать, и татары тогда к нам перебегать начали.
– Как организовывались мирные лагеря?
– Специально никто ничего не организовывал, мирные жители сами приходили, мне докладывают, что идет такая-то деревня, и я всегда их встречал. Садился на коня и с ординарцем ехал навстречу. В итоге в лагере собрались в основном жители деревень Тавель, Пойляры, Константиновка, Эки-Таш. И все время прочесов мы не допускали, чтобы немцы наткнулись на мирный лагерь.
– Как обстояло дело с одеждой в партизанском отряде?
– Были большие трудности, особенно не хватало обуви, поэтому носили постолы, а они зимой крайне неудобные, ибо скользкие очень. Многие к концу оккупации ходили в немецкой форме. То же самое с трофейным оружием – у меня на левом плече всегда висел немецкий автомат. И спал я зимой на ветках, летом в плащ-палатке, тогда не замечал ничего. Был такой разведчик дядя Гриша Рябошапка, так он всегда перед сном долго мостился, я ему как-то говорю:
– Ну, чего ты все мостишься? Ложись спать давай.
– Вот доживешь до моего возраста, тогда поймешь.
И сейчас я его действительно понимаю. Как-то раз я так лег, утром проснулся, стучу, чтобы открыли тебе проход из шалаша или землянки, так как много снега навалило. Поэтому обморожений у меня было много, уши, к примеру, у меня белые стали, ведь был в бескозырке. Мне их снегом как взялись натирать, когда я к ушам потянулся. Иначе сломал бы себе уши, такие они у меня белые были. Ноги также отморозил себе во время отступления.
– Какое было отношение к Сталину, партии?
– Мы были убеждены, что мы победим, в то время к Сталину было очень хорошее отношение. И когда в атаку шли, мы обязательно кричали: «За Сталина! За Родину! Вперед!» Под Одессой мы так кричали: «Полундра! За Родину, за Сталина вперед!»
– Как приняли участие члены вашей семьи в Великой Отечественной войне?
– У меня было два брата: Петр и Илья, и 7 сестер. Я до начала войны был в отпуске, все братья уже служат. Старший брат Илья в первые дни войны погиб под Смоленском. Петр был тяжело ранен, у него не работала левая рука. Так что чести семьи никто не посрамил.
