Освободили Сталинград, потом весь Краснодарский край, я продолжала работать в госпитале, тем временем нашли мою учетную карточку как коммуниста. В обкоме партии подняли дело и дали в сентябре 1943 года указание в госпиталь, чтобы меня немедленно откомандировали к обком. В это время в леса пришло очень много людей, как раз молодежь подросла за время оккупации, и нужны были комсомольские руководители в партизанские отряды. Вызвали меня, побеседовали и в конце октября направили на полигон, расположенный за г. Краснодар. Месяц мы там занимались, учили нас военные из расположенных в городе воинских частей. Давали только практику, так как надо было немедленно идти в бой, в лесу нужно, прежде всего, уметь владеть оружием и правильно маскироваться. Тактики было немного, в основном порядок выхода из окружения, а так учились стрелять из автоматов, бросать гранаты. В 6 часов подъем, завтрак до 7 часов, с 8 начинались тренировки. Постоянно полоса препятствий, учили, как располагаться в окопах, как маскироваться, 2–3 раза в неделю водили на стрельбища, гранаты учили кидать, правда, реже. Мужчин также учили рукопашному бою, но нас, женщин, к этому не привлекали. На полосе препятствий надо было научиться пройти по бревну, ведь партизанам надо уметь быстро перейти речку, прыжкам всевозможным. Но парашютным прыжкам не обучали. Нам выдали хорошие, новенькие автоматы «ППС», мы их назвали «стрекоза». Мы очень любили эти автоматы, маленькие, удоб-ные, для женщин так вообще это чудо. Каждому дали по 4 рожка, висели на поясе, и патроны дополнительно в специально сшитом мешочке на поясе. Также 4 гранаты «Ф-1», овальные, «лимонки». Выдали обычную форму, шапки, не было шинелей, не хватило, поэтому нам достались черные пальто. По окончании курса мне присвоили звание мл. лейтенанта.
Отправили на аэродром под ст. Крымской на Таманском полуострове. Когда на аэродроме сидели, готовились уже улетать, ко мне подошла одна девушка, только что вернувшаяся из партизанского отряда, попросила пальто, а мне дала шинель, в которой она из леса прилетела. Это была немецкая трофейная шинель, скорее всего военно-морского флота, так как на пуговицах были якоря. Декабрь месяц, уже холодно, морозы, шинель эта мне очень пригодилась.
На транспортном американском самолете «Дуглас» нас ночью отправили в лес. Пролетели Таманский полуостров, когда уже летели над морем, прямо над нами появился «мессер», мы все очень боялись, что собьет или посадит на воду. Дрожали все, «мессер» интересовался, кто летит, мы же были без знаков различия, без огней. За Феодосией мы повернули в лес, там за Феодосией есть долина, по ее склонам густой лес. И так как летчики у нас были отличные, настоящие асы, они нырнули в долину, а немец не смог уже, забоялся, так что мы оторвались от «мессера». Сели благополучно, нас уже встречали, ведь перед каждым вылетом партизанам отправляли извещение, чтобы они разожгли костры, иначе ведь не сядешь, должен ориентиры на земле иметь летчик. У партизан был аэродром в Зуйском лесу около д. Ивановка, в 20 км от Симферополя, прямо за деревней. Туда регулярно самолеты садились, немцы ничего не могли обнаружить. Я до сих пор удивляюсь, как немцы его не нашли, ведь так близко к городу он был расположен. Они же ходили, искали везде, посылали шпионов, но так и не удалось им ничего найти.
На аэродроме самолет уже ждали раненые и больные, их пересылали из всех соединений. После этого нас, 7 человек, группу политработников на усиление политорганов в партизанских отрядах (один из нас потом был назначен комиссаром 7-й бригады, расположенной под Севастополем), направили в Южное соединение, далеко, надо было пройти пешком более 100 км. Нас, прибывших, сопровождал лесник Рябошапка, исключительный человек. Он и проводник, он и разведчик, знал лес великолепно, как свои пять пальцев. И нас вел, сначала по Долгоруковой Яйле, а это открытая местность, хоть и идем ночью, гуськом, след в след, чтобы не зацепиться ни за камешек, ни за что, никаких разговоров. Идешь совершенно замкнутый на одном деле. Никакого охранения не было, идем-идем, прошли с. Долгоруково, подошли к с. Лучистому. Здесь спустились в долину и должны были перейти шоссе. Мы хотели зайти в Южное соединение через д. Джалман (ныне с. Пионерское). В этом месте как раз было лавандовое поле и три домика. Когда мы стали тихо подходить к шоссе по огородам, внезапно залаяли собаки из домиков, а везде по шоссе заставы, сразу поднялась тревога, немцы ракетами осветили всю площадь. Так что перейти шоссе мы не смогли, а тут уже рассвет начинался, мы же не могли пройти такое расстояние за одну ночь. Тогда Григорий Карпович Рябошапка повел нас в пещеру, напротив с. Лучистого с левой стороны. Но пещера была без потолка, там была большая дыра для вывода дыма. Видимо, когда-то в этой пещере жили. И вот мы зашли в пещеру, а уже зима, внутри снегу по колено, у нас у каждого нагруженные вещмешки. Также с нами была вьючная лошадь, нагруженная мешками. Мы везли в соединение снаряжение, медикаменты, продукты, письма. Мы легли на вещмешки, огонь разводить нельзя, но у каждого была фляга со спиртом. Я до этого во рту еще не держала ни вина, ни водки, а тут спирт. Мне предложили выпить, я стала отказываться. Но мне строго сказали: «Пей, а то замерзнешь, ведь видишь, что мы сидим на снегу, и лежать на нем будем». Я как глотнула, аж задохнулась, ведь неразведенный спирт. Зато согрелась, что было весьма кстати, так как в этой пещере мы просидели целую ночь, был страшный холод. То лежишь, то встанешь и сидишь, чтобы хоть как-то согреться. И тут вдруг лошадь как заржет, опасно, ведь рядом заставы, ребята быстро пошли, надели ей мешок на голову и начали у лошади дежурить. День просидели, но не бездельничали, наблюдали за шоссе, фиксировали каждую подводу, когда и в каком направлении проследовала, особенно на юг, в сторону партизанских отрядов. Примечательно, что немцы днем не вылезали, ездили только в крытых машинах, остерегались партизан. На следующую ночь мы снова попытались перейти, но не смогли, выбрали такое крутое место, что лошадь не могла подняться. Мы ее тянем наверх, а она назад. Зашли опять в пещеру, опять просидели в пещере, быстро зафиксировали, где стоят заставы, и только следующей ночью уже не стали переходить шоссе, а пошли в сторону с. Перевального и оттуда уже зашли к Джалману со стороны Краснолесья. Здесь находился 6-й партизанский отряд, командиром которого был Дементьев Н.И., комиссаром Серый. Они нас встретили, мы быстро разделись, партизаны везде зажгли костры, согрели нас. Здесь мы отдохнули немного, мне вырезали на пятке черную мозоль, очень большую. Останавливаться же нельзя, переход длинный, вот и набила. Фельдшер вырезал мозоль, а надеть свои сапоги уже не могу, поэтому я надела постолы. А тут немцы идут на прочес леса, погнали нас туда-сюда, гора-то высокая, нам надо пробираться в штаб, мы на гору лезли-лезли, везде идет стрельба, мы ползком поднимаемся, в бой не вмешиваемся, у нас другое задание.
В партизанском отряде, декабрь 1943 года
В итоге добрались до штаба Южного соединения, командир Македонский М.А., комиссаром был Селимов Мустафа. Они как глянули на нас, ужас, я ноги еле переставляю, усталые все. Они сразу сказали: «Ужас, что с вами делать, давайте хоть покормим вас». Накормили, после мне говорят, что я должна буду пробираться в 4-ю партизанскую бригаду, куда меня назначили заместителем комиссара по комсомолу. Это была самая большая бригада, численностью около 800 человек, в ней было 4 отряда (6, 2, 7-й и 11-й), каждый примерно по 200 человек. Отряды располагались на окраине лесов, в лесах в это время находилось много мирного населения, так как немцы сожгли все прилегающие к лесу деревни, подозревали жителей в помощи партизанам. К примеру, одна деревня была полностью сожжена за помощь партизанам, и 65 мужчин сгорело в собственных домах. Женщины с детьми и стариками ушли в лес под защиту партизан, их было в лесах, контролируемых южным соединением, около 14 тысяч, в каждом отряде была группа мирного населения под защитой, до тысячи человек. Мне дали нового сопровождающего, тоже хорошего проводника, и я направилась в 4-ю бригаду, которая располагалась рядом с татарским поселком Бешуй, около партизанского центра, д. Соблы. На окраине этой деревни находился 7-й партизанский отряд и штаб 4-й партизанской бригады. Там есть возвышенность, там и находился штаб. Привели меня, встретил командир бригады Чусси Христофор Константинович, грек по национальности, очень храбрый, солидный мужчина, и комиссар татарин Хайрулаев Изет Измайлович, бывший председатель Алуштинского горсовета. С ним у меня сложились непростые отношения. Бывало, я ведь принципиальный человек, что-то начинаем разбирать, бой, или где какое задание дать комсомольской организации, какие мероприятия провести, где собрание провести, где листовки выпустить. Иногда он свое говорит, а я свое. Хайрулаев обижался: «Ну что вы меня учите», но я всегда говорила: «Да, буду учить, потому что считаю, что так будет правильнее!» Спорили с ним, он начинает: «Я приехал сюда политика партии делать!» А я для чего сюда приехала? Чтобы смотреть, как идут бои, что ли? Хотя я считала, что должна принимать самое активное участие в боях. Но в итоге находили с ним общий язык, он видел, что я хорошо занималась своим делом, не сидела без работы ни минуты. Разместили меня в штабной землянке, которая была вырыта на склоне. Знаете, и не сильно замаскирована была. Немцы вообще о нашем расположении все знали, их самолет-разведчик «Фокке-Вульф», мы называли его «рамой», целыми днями над нами висел, его ведь нельзя было достать из винтовки или пулемета. Все он видел, все знал. Рядом с нашим штабом размещался 7-й отряд, его командиром был Мотя Гвоздев, очень волевой человек, комиссаром Алексей Полащенко, тоже очень боевой товарищ. У них под горой Черной тоже был большой «гражданский лагерь». В штабной землянке был настил, все, не раздеваясь, ложились в ряд. Никаких постелей не было, на листьях спали. Правда, командиру и комиссару было сделано по отдельному месту, а мы все по кругу: начальник штаба, я, адъютанты. Но я лежала с краю, здесь комиссар, за ним я. Печки не было, но был специальный чугунный аппарат, мы на нем чай заваривали, он и землянку согревал. Но вообще, такие хоромы только у нас были, у остальных всех шалаши только. Даже не знаю, как они умудрились вырыть землянку для штаба бригады, ведь немцы быстро окружали отряды, маневрировать надо, отступать, все сжигали, шалаши надо было заново делать. Рано утром подъем, умываться на речку ходили. Наша бригада располагалась на стыке 3 горных рек: Альма, Мавля и Коса. Поэтому когда надо было переходить туда, где располагались наши отряды и шли основные бои, необходимо пройти через одну из речек, что было очень трудно. Делали так: когда не было бревна перейти, что частенько случалось, партизаны залазили на деревья, они прогибались друг к другу под человеческим весом, и так по деревьям перелазили. И один раз я зацепилась за ветку хлястиком шинели, и висела, пока ребята, когда пошли за патронами в бригаду, не освободили. Вообще, основная часть патронов и амуниции хранилась в штабе бригады, под строгим надзором начальника штаба Тарновича Евгения Николаевича, но мы его Женей звали. Очень грамотный командир, лейтенант по званию, пришел в лес, когда наши войска отступали с Перекопа. Такой порядочный, высококультурный, спокойный. Все его очень уважали. Передо мной поставили задачу создать комсомольские организации во всех отрядах, поэтому я ни минуты не сидела в штабе, ездила повсюду на лошади. Давали сопровождающего, ведь отряды разбросаны по всему лесу. Ночью в 12.00 я шла к радисту и принимала сводку Совинформбюро, надо было успеть за 5 минут принять, больше мне не давали. И за ночь я должна была размножить ее, так как утром приходили связные, надо было раздать ее по всем отрядам и в лагеря беженцев. Бывало, даже делали кораблики, когда немцы стояли в лесах, прибыли на прочес, мы кладем в такой кораблик сводку Информбюро и отправляем по речке к немцам. И комментарии такие даем, вроде: «Вы все равно будете уничтожены, даже не старайтесь нас победить!» Когда пленные немцы попадали к нам, они говорили: «А мы читали ваши кораблики». Но самое важное задание заключалось в создании комсомольских организаций, подведении итогов боя. Ведь каждый день происходили стычки, особенно с немецкими разведгруппами. И мы подводили итоги за сутки или за несколько суток боев, собирали молодежь, рассказывали подробности боев, говорили о поведении комсомольцев. В конце собраний ставили задачи перед молодыми партизанами. Прямо в отрядах выпускали боевые листки, в которые входили: сводка Совинформбюро, освещение итогов проходивших боев и обязательно задачи на будущее. Также указывалось, как вести себя с диверсантами, которых засылали в лес, чтобы люди были очень внимательными. И на заставах надо было очень ответственно относиться к дежурству, настороженными быть. Диверсанты часто маскировались под жителей. Все эти вопросы обязательно обсуждались на собраниях. Как раз в это время немецкое командование приняло решение ликвидировать партизанское движение в Крыму. Раньше всех серьезные бои начались в северном соединении: с 28 декабря 1943 года и продолжались они до 7 января 1944 года. Немцы использовали против партизан и самолеты, и танки, и артиллерию. Но тогда уже в северном соединении даже наши «катюши» были, две установки, также были подброшены и пулеметы, потому что аэродром близко располагался, поэтому партизаны северного соединения все-таки отбили даже такую вооруженную группировку. Хотя против них немцы бросили целую регулярную дивизию, дополнительно еще три регулярных батальона, кроме того, батальон румынских горных стрелков, фельджандармерию, полицейские отряды. Всего нашими партизанами было уничтожено около 1000 человек, наши потери, как нам передали, составляли 88 человек убитыми, 370 ранеными. Немцы были вынуждены уйти из леса, правда, сильно пострадало гражданское население, скрывавшееся в лесах, так как немцы нашли и разбили центральный гражданский лагерь соединения, находившийся в балке. Самолеты бомбили госпиталь, находившийся в этом лагере, и мирное население. Многие еще здесь погибли, хотя немцы знали, что это мирное население. Оставшихся в живых из этого лагеря согнали в совхоз «Красный», где располагался концлагерь.
