Гершман М.Л. фото военных лет
Примерно через неделю фронт на плацдарме встал, но мне пришлось еще полтора месяца на нем воевать, пока не ранило. Все наши попытки расширить плацдарм были неудачными, только людей зря теряли. Плацдарм к тому времени был километров десять глубиной, а может, и больше. Помню несколько немецких танковых атак, до наших окопов танки не дошли, артиллеристы спасли, пожгли их, а вот соседний батальон танки раздавили. А так каждый день артобстрелы, бомбежки, мелкие стычки. Мы копны сена, стоявшие перед нами, сожгли и все время из пулеметов огнем друг друга поливали. Без передышки, мы немцев, а немцы нас. Потом уже «по часам воевали». Снайпером я там заделался. Один раз лежал в засаде напротив немецкого охранения. Первым выстрелом промахнулся. Немцы из окопчика лопатку саперную выставили, она на солнце блестит. Не стреляю, жду. Они дальше каску над бруствером подымают. Не реагирую, наблюдаю через оптику. Немец чуть голову приподнял, решил обстановку оценить, я его и срезал. Товарищ его начал тело оттаскивать, привстал, так его тоже в «небесную канцелярию». А у третьего нервы сдали. Вскочил в полный рост, строчит из автомата в белый свет. Одним словом, счет: «три – ноль» в нашу пользу. Назад приполз. Винтовку снайперу нашему отдаю и говорю: «Коля, не вздумай сейчас охотиться, сиди в траншее». В блиндаж завалился, а немцы нас начали минами забрасывать. Через десять минут сообщают, что снайпера нашего убило. Полез он вперед, зря меня не послушал. Всего за войну, из снайперки, у меня 27 попаданий по врагу, а убил или ранил, сказать точно не могу. Надеюсь, что убил. Кстати, немецкие снайперы были мастера своего дела, для нас они были сущее наказание. Не давали вздохнуть спокойно. Сколько они нашего брата положили… Это только в кино на передовой все с орденами ходят. Никто медали на гимнастерке не таскал. Снайперы на блеск металла на солнце реагировали моментально и били без промаха. Все награды таскали в карманах, в основном в пустых кисетах.
На плацдарме было очень тяжело с водой и провиантом, только боеприпасов было навалом. Вши заедали со страшной силой. С табаком было слабовато, наши курильщики здорово страдали без курева. В ротах было по двадцать-тридцать человек, пополняли нас беспрерывно, а толку мало. Однажды ночью втроем поползли к немцам, вырезали пулеметный расчет, а пулемет к себе притащили. Ходили потом гордые, с довольными рожами. Только вы не подумайте, что я один всю Вторую мировую выиграл. Просто что было, то было. «Кому война, кому хреновина одна».
Довелось мне на Одере и танк немецкий подбить из трофейного фаустпатрона.
И еще много чего довелось. Я жил войной, для меня это было, ну скажем так, «любимое ремесло», пусть это странно прозвучит. Выжить я не надеялся и все торопился побольше немцев убить, чтобы за родных отомстить. Да и Родину я любил, это не просто «красное словцо». За бои на плацдарме меня представили к ордену Славы. Ладно, будем закругляться с Вислой.
В октябре меня ранило пулей в ногу. В санбат приволокли, а потом дальше в тыл. Думал, ранение легкое, но пошли трофические язвы, привезли в госпиталь, в город Пружаны, недалеко от Бреста, там я три месяца кантовался. Выписали в запасной полк, стоявший в Бресте. Гвардейцев должны были возвращать по своим полкам, была такая привилегия, оформленная специальным указом для гвардейских частей. Но это на бумаге, а в действительности… В январе 1945 года посадили нашу маршевую роту в эшелон и привезли в качестве пополнения в 295-ю Херсонскую стрелковую дивизию. Попал я в 1040-й СП. Дивизия готовилась к броску через Одер. Вот так я ступил на немецкую землю.
– Расскажите подробно о боях на одерском плацдарме. Что особенно запомнилось?
– Да вроде все как обычно. За четыре дня до форсирования принял взвод. Все солдаты были уже с фронтовым опытом. Дивизией командовал Герой Советского Союза Дорофеев. Полком командовал подполковник Козлов, тоже Герой Союза. Ходил с черной бородой, выглядел, как витязь из сказки. Бойцы его уважали. Человек он был смелый, простых солдат не чурался. Меня он прозвал «красный старшина», за цвет волос. Это сейчас я седой, а в молодости была рыжая шевелюра. Командир роты был вояка со стажем, имел два ордена Красной Звезды.
Перед форсированием пришли политруки, проводили с нами беседу на тему «Как ты будешь мстить врагу». Покрутились среди нас и смылись шустренько. Вечером пошли мы к реке. Лодки уже готовые стояли. Вдруг приказ, всем назад. Оказывается, что одна сволочь к немцам перебежала и они знали место и время переправы. Хотя, какая разница, у них по всему берегу была сплошная, довольно крепкая оборона. Через день, на рассвете, начали переправляться. Первый батальон в тишине сел в лодки. Над рекой туман, мы думали, может, повезет ребятам, переплывут незаметно. Одер река широкая, да еще разлилась в пойме. Где-то на середине реки немцы открыли огонь, а дальше по «обычному сценарию». Высадились, захватили, удержали и тому подобное. Мемуары полководцев читаешь, такое впечатление, что просто игра в «Зарницу», а не переправа через Одер. А там столько крови пролито… Вы когда-нибудь слышали крики десятков тонущих людей?.. На плацдарме когда держались, немцы нам по громкоговорительной установке «песни гоняли». Начнут с «У самовара я и моя Маша» или «Красноармеец был герой, на разведку боевой», а потом сволочь какая-то, наверное, власовец на чистом русском языке начинал пропагандировать: «Вы пришли на немецкую землю по колено в крови, по трупам своих товарищей. Берлин всегда будет немецким». А мы в ответ стрельбой отвечали из всех огневых средств… Потом были бои на Кюстринском плацдарме. За эти бои я второй орден Славы и получил. Все началось с того, что «влюбился» я в «фаустпатроны». Все время лазил по немецким траншеям и собирал «фаусты». Позже мои бойцы к поиску подключились. Так я постоянно тренировался в стрельбе из «трофея». Брали мы немецкий городок, а у них, на высотке, дом стоял двухэтажный, как бы в стороне. Со второго этажа два пулемета нас расстреливали в упор. Спрятаться нет никакой возможности – местность открытая. Бойня, одним словом… Артиллеристов наших рядом не было. Пополз с двумя фаустпатронами к дому. Метров тридцать оставалось, думаю – все, надо стрелять. «Фауст» вообще на сто метров бьет, но, лежа на земле, из него не выстрелишь, сразу спину спалит. Придется вставать… Оплакал я себя заранее. Встал, успел два раза выстрелить, и опять же повезло, оба раза попал точ-но. Пулеметы замолчали. Бойцы дом зачистили, тихо стало вокруг. Фляжку со спиртом мне в руки сунули. Выпил половину фляжки, даже не захмелел поначалу. С того дня у меня какая-то «подленькая» надежда появилась, что доживу до конца войны.
Через неделю танк Т-4 подбил, тоже из «фауста». Пошел «фарт». Хотя бои были тяжелые. Немцы на своей земле дрались до последнего патрона. Только дети и старики из «фольксштурма» сдавались, а кадровые вояки стойко держались. Сдались они в плен только по приказу, после капитуляции гарнизона Кюстринской крепости. Как-то взяли немца в плен и спрашиваем его: «Что не сдаетесь, все равно вам крышка, окружили мы вас намертво, никто не прорвется». Немец отвечает: «Мы бы сдались, да власовцев боимся, они нас на прицеле держат». Да и заградотряды немецкие похлеще наших были. Кого из своих дезертиров ловили, сразу вешали. Я эти «гирлянды» пару раз видел. Мы пленных немцев не расстреливали, на эту тему был жесткий приказ. А власовцев убивали сразу на месте.
