– Хорошо.
Не могу сказать, что я так уж испугался, но почему-то знак я не подал… И еще пару раз ко мне подходили и спрашивали: «Никто не появлялся?», но я так и не выдал…
Где-то они достали денег на билеты, на меня тоже, а пока плыли, успели обворовать несколько человек. У одного из них была гитара, и когда он стал петь жалостливые песни, то женщины начали плакать. Хорошо пел, ничего не скажешь.
Так мы доплыли, и тут их главарь мне говорит: «Лейтенант, мы нашу колонну догоним, но хотим три дня отдохнуть в Ростове». Тут я, конечно, просто за голову схватился: «Да вы что, это же невозможно, это же подсудное дело». – «Не волнуйтесь, слово даю, что все будет нормально, и никто из нас не убежит».
Они и так могли достаточно легко от меня сбежать, а я бы ничего не смог сделать, и поэтому я ему даже не то что поверил, а просто доверился.
Строем пошли к дому, в котором мы должны были ночевать, до сих пор его очень хорошо помню: в самом центре Ростова, рядом с главной, наверное, церковью в городе, там еще рынок был близко. Пока я осматривался, они уже все разбежались… Это оказался дом родителей того, кто толкнул «вагон зерна». Они мне всё говорили: «Наш сын хороший, это его дружки подбили…»
Вечером все вернулись, начали мне предлагать пойти в ресторан, сапоги хорошие хотели подарить, девушек мне предлагали… Но я им твердо сказал: «Даже не предлагайте ничего, все равно не возьму». А на второй день один из них не вернулся… Но они его сами быстро нашли и так страшно избили, что уже я хотел вмешаться, но они мне сказали: «Это не ваше дело»…
Они за эти три дня порядком в городе «покуролесили»: на рынке какой-то колхоз продавал зерно, так они умудрились стащить у них целый мешок денег… Двое подошли прицениться к паре сапог, рассматривают и разбегаются в разные стороны… Украли у полковника, который пошел купаться, форму и хохочут…
Слава богу, настал третий день, и тут один из этой команды, даже фамилию его помню, – Гаврилов, подходит ко мне и говорит: «Я на фронт не пойду, а вместо меня пойдет этот «новенький». Вот так просто он взял и ушел, произошла эта «подмена», и я до сих пор никому и никогда об этом случае не рассказывал…
Пошли мы строем, с песнями, а за нами до самой окраины города шли их родные и плакали… Дошли до Султан-Салы, это деревня такая недалеко от Ростова, тогда в ней только армяне жили. Решили, что найдем машину, чтобы доехать до Матвеева Кургана. А в этой деревне продавали масло, так они и тут умудрились украсть. Нашли мы попутные машины, и тут бежит одна женщина и кричит, что вот эти «басурмане» украли у нее ведро масла. Комендатура нас задержала, ссадили, машины обыскали, но как не нашли масла, до сих пор не пойму, ведь машины были почти пустые… Когда уже отъезжали, один из них хотел поднять и показать это ведро, но его одернули, испугавшись погони…
Нашу колонну мы благополучно догнали, но эта история имела трагическое продолжение.
Когда уже в расположении роты начали распределять людей по подразделениям, вышел конфликт: главарь что-то грубо ответил командиру взвода Фадееву, а тот его за это ударил… Этот, конечно, вскипел и, видно, затаил обиду… И попали эти урки прямо к нам в роту, во взвод именно к старшему лейтенанту Фадееву.
А там было так: на высотке засели немцы, а наши окопы внизу, но совсем близко, потому что немцы добрасывали до нас гранаты. А Фадеев был из поволжских немцев, и немецкий язык знал отлично. Его послали к немецкой позиции, чтобы он послушал, о чем говорят немцы. Сделали проход в минном поле, но когда он двинулся в сторону немцев, ему в спину раздался выстрел… Пуля в него не попала, но он заволновался, неудачно повернулся, и ему миной оторвало ногу…
Такое ЧП… Этот взвод сразу заменили на передовой, и началось выяснение. Всех построили, но никто не сознается. А среди следователей был такой пожилой, седой уже весь и, видно, очень опытный. Он все приговаривал: «Я ведь все равно узнаю» – и начал ходить вдоль строя, заглядывая всем в глаза. Остановился возле какого-то молодого и говорит: «Это он стрелял, заберите его». Тот в крик: «Я не стрелял, это не я, я знаю, я скажу кто…» И тут их главарь сам выходит из строя: «Сволочь!»
Этого молодого как искупившего вину сразу из части убрали, а всю нашу роту построили буквой П. Зачитали приговор, главарь лишь попросил закурить, ему дали папиросу, а потом один из особистов выстрелил ему в висок…
– А еще доводилось вам присутствовать при показательных расстрелах?
– Несколько раз за всю войну. В 43-м расстреляли солдата, который увиливал от фронта. Ведь новобранцев хотя бы пару недель учили в запасном полку, и только потом их направляли на передовую. Так этот солдат раз шесть умудрился из маршевой роты вернуться в запасной полк. За трусость его перед строем и расстреляли.
Второй случай был, когда расстреляли командира 8-й отдельной штрафной роты. Это был очень боевой офицер, у него уже тогда было два ордена и несколько медалей, но он был буйного нрава и очень любил выпить. И вот один раз он опять напился и застрелил одного из штрафников, из-за чего не знаю. Моментально собрали комсостав, зачитали приговор, и за превышение власти его расстреляли…
А третий случай был, когда мы освобождали Юг Молдавии. Из штаба дивизии сбежали старший лейтенант и его любовница, она, кажется, была в звании лейтенанта. Они украли дивизионную печать и бланки различных документов. Их поймали только в Ташкенте, вычислили, ведь они отоваривали продовольственные и денежные аттестаты. Привезли к нам в часть обоих, но когда выяснилось, что девушка оказалась беременной, то ее сразу отпустили, даже не судили, просто демобилизовали из армии. А этого дезертира и шкурника перед строем офицеров расстреляли.
– За время службы в штрафной роте что еще запомнилось?
– Пару раз ходили в разведку боем, а это значит, что назад возвращалась только половина людей… А ведь по численности штрафная рота была вдвое больше обычной, во взводах было по 60–80 человек… Тогда погибло несколько наших офицеров, а командир роты Баланда был ранен, ведь командиры ходили в атаку вместе с солдатами. Но вообще эти почти три месяца я вспоминаю хорошо: боев было мало, кормили нас просто отлично, обмундирование заменили на новое. Вообще многие солдаты, уже искупившие свою вину, не хотели из роты уходить, у меня, например, командирами отделений остались именно такие солдаты.
– Ваше отношение к «разведке боем».
– Не думаю, что это правильный метод. Потери тех, кто ее проводил, почему-то не учитывались, а если их посчитать, то уже вроде как и теряется ее смысл. Мое мнение, что нужно было более тщательно изучать передний край немцев, лучше выявлять их огневые точки, а не бросать людей на убой…
– Расскажите, пожалуйста, как вы ходили в разведку за «языком».
– В разведку мне довелось сходить два раза. В первый раз это было на Миус-фронте, во время подготовки ко второму наступлению. Очень нужно было взять свежего «языка».
