Садрединов Решат Зевадинович
Я родился 15 февраля 1922 г. в г. Карасу-Базаре (ныне г. Белогорск) в семье Садредина Тамалла. Мой отец родился в 1892 г. в д. Тамалла. В 1914 г. он закончил Зинджерле Медресе, с юных лет был очень здоровым и крепким человеком, увлекался крымско-татарской национальной борьбой «куреш». Когда ему было 20 лет, он стал одним из первых чемпионов по национальной борьбе в Крыму, в 1924 г. по заказу председателя Крымского ЦИК Вели Ибраимова специально для отца отлили золотую медаль, где было написано следующее: «Садредин Тамалла – первый борец куреш». После этого мой отец во всех дервизах (собрания борцов куреш) занимал первое место. В 1928 г. арестовали и 9 мая расстреляли Вели Ибраима, и в июле моего отца забрали по делу Вели Ибраима. Ему дали по 58-й статье 10 лет тюрьмы. Через восемь лет, в 1936 г., он вернулся. Когда мне было 6 лет, я пошел в крымско-татарскую школу в г. Карасу-Базаре. Нам тогда преподавали родной язык, математику, географию, естествознание, физику, историю, даже астрономию. Давали хорошие знания, учителя были очень образованные, но в то же время очень строгие. Тогда учитель даже имел право применять физическую силу. У нас в классе в углу стояла тоненькая палочка, если кто-то плохо учился, его могли этой палочкой побить. Но я, слава Аллаху, хорошо учился.
По окончании школы в 1937 г. я сдал экзамены в Крымский государственный педагогический институт им. Фрунзе в г. Симферополе (ныне Таврический национальный университет) на физико-математический факультет. Но декан факультета татарского языка и литературы встретил меня и сказал, что физиков и математиков очень много, а народу нужен учитель на своем языке. Поэтому я перевелся на факультет татарского языка и литературы. Нас, студентов, поселили в хорошее общежитие, со мной в одной комнате жил русский парень из Москвы по фамилии Румянцев, он учился на географическом факультете. Мы тогда, после крымско-татарской школы, плохо говорили на русском языке, вот Румянцев и учил меня русскому языку. Все шло хорошо, как вдруг в 1940 г. вышло постановление Совета Министров СССР о введении платного обучения. Я был вынужден пойти на работу. Я иногда писал статьи и стихотворения, меня немного знали, поэтому я пошел корректором в юношескую газету «Яш-Кувет», что в переводе с татарского означает «Молодые силы». После учебы я шел в типографию, мне давали тексты, которые вручную набирали, я читал, исправлял ошибки, если есть, и давал редактору, он пишет в конце пробного номера «в свет», и газета идет в печать.
Все шло нормально, но однажды на уроке античной литературы, который шел, до сих пор помню, на русском языке, неожиданно открывается дверь, и заходит человек в черной кожанке:
– Кто здесь Садрединов?
– Я.
– Выйдите.
Выхожу из класса, спускаюсь со второго этажа во двор, там стоит черная «эмка». Команда: «Садитесь». Я думаю, что такое? Сразу решил, что наверняка насчет отца, он был ведь по 58-й статье осужден, т. е. лишен голоса и все такое. Привезли в здание НКВД (ныне здание министерства финансов АРК), поднимаемся во второй этаж. Вхожу в кабинет, запомнилось, что надо было открыть две двери. За столом сидит человек с двумя шпалами на петлицах, т. е. майор. Спрашивает меня:
– Где вы работаете?
– Я корректор газеты «Яш-Кувет».
– Нате сегодняшнюю газету, читайте.
Дает газету, я начинаю читать. Заголовок не смотрю, только текст, т. к. заголовок крупными буквами читает гл. редактор, а я отвечаю за текст. Все прочитал, говорю:
– Все правильно.
– Еще раз читайте.
Я аж вспотел, каждую буковку читаю, все нормально.
– Заголовок читайте.
Тогда я прочитал заголовок, а там вместо «Сталина» напечатано «Салин», т. е. буква «т» пропущена. Майор начинает кричать:
– Ах вы, исказили фамилию нашего вождя.
Я растерялся поначалу, потом вспомнил, говорю:
– Подождите, я отвечаю только за текст, заголовок – это дело главного редактора. Так что я считаю, что я не виновен.
Оказывается, тогда все утреннее издание газеты было изъято, и сделали нам, всей редакции, начет. Тогда газета стоила три копейки, а стипендия была маленькая, 35 рублей, я получал как корректор 400 рублей. Но после этой истории пришлось потуже пояс затянуть.
Что интересно, когда мы учились в институте, то мы хвалили Гитлера, ругали англичан, американцев, французов, у нас же был пакт о ненападении с немцами. А ведь 1 сентября 1939 г. Германия начала Вторую мировую войну.
Отношение к военным в то время было очень уважительное, они находились в большом авторитете, все стремились идти в военные, потому что была форма, кормежка, все хотели попасть в командиры. Я до войны посещал Симферопольский аэроклуб, мы изучали самолет Р-5 и несколько раз летали, крутились над городом. Я очень хотел быть летчиком. Но потом, после начала войны, отец отсоветовал мне в летчики идти:
– Сынок, не иди в летную часть, видишь, что там творится. Все самолеты сбивают, куда ты идешь?!
В общем, на третьем курсе началась война. 22 июня 1941 г. выступил Молотов о том, что без объявления войны немцы нарушили наши границы. Но всем запомнилось более позднее выступление Сталина, особенно слова, что: «враг будет разбит, победа будет за нами». Мы были очень воодушевлены, ведь до войны был такой интересный фильм «Если завтра война», в котором показано, как открываются люки, из-под земли выкатывают пулемет «максим», мы достойно встречаем врага, вперед кавалерия несется. Все были уверены, что мы быстро разобьем врага. В июле нас, студентов, 1921–1922 гг. рождения, забрали в Севастопольское зенитно-артиллерийское училище (СУЗА). Это было прекрасное училище, но как мы приехали, училище сразу же начали бомбить. Поэтому в Севастополе мы совмещали теорию и практику. Это происходило так: мы перед налетами подходили к зенитчикам и просились в помощь, чтобы научиться стрелять. В училище имелась прекрасная столовая, с отличным питанием, на 4 курсанта был выделен отдельный стол, накрытый белой скатертью, и нас обслуживали официантки. Что еще интересно, в Севастополе у нас еще шел урок этики, как надо держать ложку, вилку. Рассказывали, когда Ворошилов был в Турции, его пригласили танцевать, а он не умел, поэтому нас, курсантов, еще и танцевать учили. Учителями были кадровые военные, такая дисциплина была, что каждый раз, когда заходил командир, мы стояли по команде «смирно», и, пока он не уйдет, мы не имели права свой взгляд оторвать от него. Испытывали к командирам большое уважение. Нам выдали прекрасное обмундирование, хромовые сапоги, галифе.
В начале октября наше училище эвакуировали в Уфу, вместе со всей матчастью и орудиями. И нас в дороге несколько раз бомбили, налетали «мессеры». Немецкие самолеты тогда летали как будто у себя дома, не встречали сопротивления, кое-где били зенитчики, но было уже такое ощущение, будто мы сдались немцам. Только мы эвакуировались, как в ноябре Крым попал в окружение. Мы были направлены в Уфу, расквартировали нас в казармах, где ранее дислоцировалась какая-то воинская часть. Здесь, как и в Севастополе, мы изучали зенитные орудия среднего калибра, 76-мм. Также изучали ПУАЗО-3 (прибор, управляющий зенитно-артиллерийским огнем). Это такая большая планшетка, где надо найти скорость самолета, его высоту. Нужно было все правильно вычислить на опережение, чтобы пока самолет летит, твой снаряд должен ударить прямо по нему. Это целая высшая математика. Мы, бывшие студенты, учились неплохо, все-таки с 3-го курса, а в училище же было около 500 человек (из них крымских татар – 76 человек), многие прямо из деревни. Кроме специальных пред-метов у нас было автодело, каждому по окончании училища выдавали военные права на вождение автомашины. Также проходили противохимическую оборону, во время которой изучали противогазы, классификацию отравляющих веществ. А вот практических стрельб не было, учителя говорили, что «каждый снаряд 76-мм зенитного орудия стоит 2 пары хромовых сапог». В январе 1942 г. через 6 месяцев учебы нас выпустили. На экзаменах сдавали теорию стрельбы, изучение прибора ПУАЗО-3, таблицу заградогня. Не всем присвоили звание лейтенанта, а только более успевающим. Кубиков на петлицы не оказалось, поэтому мы сами их себе сделали из кусочков радиаторов и зубных щеток, ручкой прокалывали дырки и прикрепляли такие вот кубики.
