В общем, как-то во время выступления нашей самодеятельности прямо на сцену поставили турник, и я показал небольшой номер, сделал ряд фигур: вельоборот, ласточку, склепку, что-то еще.
И нескольким ребятам мое выступление понравилось, они заинтересовались и подошли ко мне. Из батальона аэродромного обслуживания я подобрал пару подходящих ребят и сформировал группу партерных гимнастов. Мы стали заниматься, а потом начали регулярно выступать на разных мероприятиях и даже ездили на олимпиаду в Хабаровск. В общем, все было достаточно серьезно, хотя однажды произошел конфуз.
Как-то к нам в полк приехала проверять уровень боевой подготовки какая-то комиссия из штаба армии, и наш комиссар решил перед ними прихвастнуть, мол, у нас есть такая группа гимнастов, для которой мы создали условия, и начал меня упрашивать выступить перед этой комиссией. А у нас в тот период как раз были ночные полеты, и тут уже, конечно, было не до тренировок. А ведь в этом деле очень важно поддерживать форму каждый день, поэтому я ему сразу прямо сказал: «Мы же не тренировались, мы не готовы». – «Ну и что, раз для полка надо, значит, надо». Что оставалось делать? А мы еще как на грех успели плотно поужинать. И, конечно, в таких условиях я выступление завалил. За весь номер у меня должно было быть стоек пятнадцать, а я смог сделать всего одну. Так комиссар на меня потом так обиделся: «Ты, наверное, нарочно подвел меня…»
– Как вы узнали, что началась война?
– Незадолго до начала войны нашу 6-ю резервную эскадрилью влили в состав вновь сформированного полка и срочно отправили на западную границу. Правда, еще за несколько дней до этого пошли разговоры, что предстоит плановая передислокация, и к нам приходил инженер полка и попросил, чтобы мы помогали механикам разбирать и грузить матчасть. Причем, как я сейчас вспоминаю, у нас в полку бо́льшая часть самолетов была даже не И-16, а их предшественники И-15 бис. Но о том, что скоро начнется война, мы не думали, у нас таких мыслей не было совсем.
В общем, поехали мы на запад. Все было празднично обставлено, едва ли не на каждой станции наш эшелон торжественно встречали с музыкой, маршами. А тут вдруг, кажется, это была станция Ялуторовск, под Тюменью – тишина. И это было настолько необычно, что мы даже удивились. На станции мы вышли и смотрим, что у репродуктора собрались люди и идут такие разговоры – «Война…».
Пошли к коменданту станции, и он сказал примерно так: «Ребята, вы едете на войну…»
– Насколько неожиданным оказалось для вас это известие?
– Абсолютно неожиданным. Причем я вначале даже не поверил: «Да не может такого быть…» Да, в то время было какое-то общее настроение, которое мы воспринимали как какую-то неизбежность, данность, что война непременно будет. Во всяком случае, у нас, военных, было именно так, потому что столько было уже разных конфликтов и всяких провокаций. Но вот почему-то меньше всего мы ожидали, что на нас нападет именно Германия… Потому что до этого политработники и командиры постоянно проводили беседы, что у нас с немцами мирный договор, к тому же и в «Правде» мы постоянно читали, что это всего лишь провокационные слухи, и мы в это по-настоящему верили…
После этого собрали личный состав, и комиссар полка сказал небольшую речь: «… неожиданно, но теперь мы будем выполнять свой воинский долг».
Но надо сказать, что никакого упаднического настроения известие о начале войны у нас не вызвало. Во-первых, потому что нам было всего по двадцать лет, и к тому же нас ведь и готовили к тому, чтобы защищать Родину. А во-вторых, мы ведь ехали с Дальнего Востока, где до этого было много всяких конфликтов, поэтому в этом плане мы уже были морально готовыми ко всему. Мы же еще когда там служили, всё недоумевали, почему это нас в бой не посылают? В общем, боевое было настроение – воевать, так воевать.
Но наш полк не отправили прямо на передовую, а расположили на каком-то стационарном аэродроме в районе Орши. Расположились, начали изучать местность, а линия фронта к нам неумолимо приближалась… И только потом уже начали летать на боевые задания.
– Какие задания вам поручали выполнять?
– Фактически у меня почти всегда было одно и то же задание – не ввязываясь в бой, сопровождать группу бомбардировщиков. Но наша группа сопровождала их только до линии фронта, а уже дальше с ними ходила группа с аэродрома подскока. Так что за линию фронта я сам ни разу не летал, но мы не сразу возвращались, а должны были барражировать какое-то время, минут 20–30, в районе условных ворот. Мало ли что, вдруг они быстро вернутся? Причем я точно помню, что группы самолетов всегда были очень небольшие, не больше пяти-шести.
Но вообще я вас должен сразу предупредить, что после третьего ранения и операции у меня был поврежден участок мозга, и я очень многое забыл.
– Мы об этом еще очень подробно поговорим.
– Понимаете, сразу после операции я совсем ничего не помнил, и только постепенно ко мне начали возвращаться какие-то воспоминания. Я, например, не то что не помнил какие-то события, а даже значения самых обычных слов первое время просто не осознавал. Знал, что есть такое слово, например, шофер, а что оно обозначает, не помню… Мало того, после ранения я даже не сразу вспомнил, кто я такой… Так что какие-то вещи я до какого-то момента и не помнил, но если вдруг заходил разговор на какую-то тему, то у меня сразу всплывали воспоминания на эту тему. В общем, что-то я помню ярко, а что-то уже и позабыл и вспоминаю совершенно неожиданно.
Например, после войны я отдыхал на море, и там оказался один преподаватель из школы МВД, бывший летчик. И вот в разговорах с ним я, например, вдруг сразу многое вспомнил: и марки самолетов, и много всего остального. Причем с чего у нас разговор начался? Он назвал какую-то деталь самолета, которой я не помнил, но подумал, что это что-то мне очень знакомое. И когда он мне начал объяснять для чего она нужна, то я вдруг сразу вспомнил все.
К тому же после того как меня сбили, я довольно болезненно вспоминал свою авиационную карьеру и, честно говоря, не думал о ней много рассказывать, потому что она получилась очень короткой и довольно неудачной. Я ведь даже не могу сейчас вспомнить номер нашего полка, потому что в тех условиях все постоянно менялось и тасовалось. Например, эшелон, который шел за нами с нашей матчастью, немцы разбомбили, поэтому нас сразу переподчинили другой части. Но, честно говоря, нас это и не особо интересовало, ведь задание – полет, задание – полет. Единственное, что помню, что нашим полком вроде бы командовал майор Сердюков.
– А когда вас сбили? При каких обстоятельствах?
– Насколько я помню, это случилось 27 июля 1941 года, и если не ошибаюсь, то это был мой 8-й боевой вылет. А получилось так.
До этого мне уже однажды пришлось участвовать в воздушном бою, но он был групповой и прошел для меня настолько сумбурно, что толком я ничего и не успел понять. Так и запомнил свой первый бой как какую-то круговерть. Мы сбили, кажется, пару немцев, но и они примерно половину наших, хотя у нас с ними были примерно равные силы… Но ведь нужно учитывать, что у немцев было явное преимущество и в технике, и в тактике.
