За все время на фронте я всего лишь один раз видел подобие концерта, это когда мы были на переформировке после тяжелейших боев на Курской дуге. Вот там действительно для нас устроили небольшой концерт. Помню, что тогда были какие-то сольные номера, и был один настоящий артист, который читал нам «Василия Теркина». Вот это был единственный раз за всю войну.
А кино я в войну впервые посмотрел уже только в ярославском госпитале. Там специально для лежачих по палатам ходил киномеханик и прямо на стенку показывал кино. Помню, что нам тогда показывали «Большой вальс».
Кстати, там в палате нас было человек шесть, и один из раненых был корреспондентом «Комсомольской правды», майор, но фамилии его я уже не помню.
– Многие ветераны отмечают, что едва ли не острее опасности боев они переносили нехватку сна.
– Помню, что когда мы ночами двигались на Белгород, то отсыпаться должны были днем. Но все-таки днем и сон совсем не тот, да и заботы разные. И вот, помню, что колонна идет, а солдаты прямо на ходу спят и храпят. И если вдруг неожиданно останавливались, то задние наскакивали на впереди идущих…
А перед последним ранением я спал, когда ехал верхом на лошади. Было холодно, а сидя на лошади особо не двигаешься, вот меня и приморило. Ну а так, конечно, старались любую свободную минутку урвать, чтобы поспать. Я же вам рассказывал случай, когда с меня вдруг потребовали заполнить наградные листы, а я просто умирал, как хотел спать.
– А письма домой вы часто писали?
– Нет, писал я довольно редко, примерно одно письмо в два-три месяца. Во-первых, молодой был и не понимал, как это важно для моих родителей, а во-вторых, потому что и писать особо некогда было. Ведь бывало, что из-за напряженных боев я даже боевые донесения не мог вовремя отправить, а не то что домой письма писать. Наша 6-я Гвардейская армия считалась армией прорыва, поэтому мы без конца были в боях, и только на переформировании удавалось писать.
Иногда еще прямо на станциях к нам приходили девчонки и прямо в наш эшелон кидали письма, в которых предлагали переписываться. Я знал, что некоторые солдаты им писали, но я не писал.
– А приходилось получать из тыла посылки?
– Да, действительно, из тыла иногда приходили посылки от незнакомых людей. Обычно там были какие-то теплые вещи: носки, перчатки, нехитрое угощение. Но я в дележе этих подарков участия не принимал, считал, что эти знаки внимания для солдат значительно важнее.
– Вы упомянули про девушек, и у меня тогда такой вопрос. Какое отношение было к девушкам-фронтовичкам? Говорят, что к ППЖ, например, было не очень хорошее отношение. Вообще, насколько было распространено это явление?
– Думаю, что это зависело от культуры командира подразделения. Некоторые офицеры вели себя в этом отношении достойно, а некоторые нет. Вот тот же самый наш командир полка, например, и в этом отношении был такой… Мог схватить едва ли не любую девушку и повести ее к себе.
Но, действительно, все знали, что, например, многие врачи и санинструкторы сожительствовали с командирами и многих по беременности отправили в тыл. Ну посмеивались, конечно, когда узнавали, что у нее есть с кем-то отношения. А про некоторых и разговоры ходили всякие, такая, мол, сякая. Но большинство не осуждало, люди понимали, что это ведь жизнь.
К тому же учтите, что на передовой ведь ежедневные опасности, и не знаешь, будешь ли ты жив завтра… Поэтому люди как могли старались урвать от жизни побольше радости. Помню, как-то в одном полуразрушенном сарае я видел два трупа. Девушка и парень накрылись плащ-палаткой, и так вместе и погибли во время артналета…
К тому же надо учесть, что на передовой в основном молодежь была, поэтому и симпатии, конечно, проявлялись. Помню, однажды во время переформирования мы получили пополнение, и напоследок командир полка решил организовать смотр. Устроили построение, произнесли какое-то напутствие, а когда пошли на передовую, то буквально каждую роту провожали по несколько девушек из медсанбата, даже за руки с солдатами держались. Все-таки человек остается человеком даже на войне.
И еще вдруг вспомнился единственный в своем роде случай. Как-то наша дивизионная разведка провела удачный поиск, и им в качестве поощрения разрешили пойти в увольнение к девушкам в полевую прачечную.
А по поводу негативного к ним отношения я вам могу рассказать такой случай. У меня была одна знакомая связистка. Она была совсем молодая девушка, 24-го года, сталинградка. И вдруг за что-то на нее взъелся ее командир взвода. Наверное, все-таки она не оправдала каких-то его определенных надежд, потому что потом я про него как о человеке слышал плохие отзывы.
И когда у нас однажды запланировали разведку боем, то пойти с наступающими он назначил именно ее… Но получилось так, что этот разговор состоялся при мне, и я видел, как она чуть не плача пыталась объяснить, что ей будет тяжело выполнить такое задание. А он ей говорил: «Ничего, ничего, голубушка. Привыкай, ты же солдат, а у меня других людей нет…»
Глядя на все это, я решил ее выручить и вместо нее отправил своего телефониста, а она осталась в расположении моей батареи. И хотя эта разведка боем по каким-то причинам не состоялась, но она была мне очень благодарна. Потом после войны она меня нашла, и мы с ней до самого последнего времени переписывались. Но, честно говоря, и у меня самого тогда просто как камень с души упал, потому что я прекрасно понимал, какая бы на мне была моральная ответственность, если бы с моим связистом тогда что-нибудь случилось бы…
– Как кормили на фронте?
– Насчет питания я вам так скажу – это смотря какие бои. Если напряженные, то тут уже, конечно, и не до еды. К тому же надо сказать, что в этом отношении мне было тяжелее всего из всех бойцов моей батареи. Я ведь сам лично корректировал огонь, поэтому почти постоянно был на передовой. А бойцы на батарее обычно и питание вовремя получали, и сто граммов, и даже спали, если была такая возможность. Поэтому когда я возвращался в расположение батареи, то мои бойцы относились ко мне с большим сочувствием.
А в принципе снабжение было налажено нормально, и откровенный голод мне пришлось пережить, только когда я выходил из окружения, тогда пришлось фактически только зернами пшеницы питаться. И еще когда мы маршем шли на Курскую дугу. Все обозы отстали, поэтому какое-то время мы сидели только на болтушке из воды и муки… Вот тогда мы все действительно здорово оголодали.
Зато уже на самой Курской дуге мои солдаты даже отказывались получать питание с кухни. Мы стояли у села Коровино, и они там нашли ямы, в которых местное население хранило картошку и разные продукты. Но все местное население оттуда было эвакуировано, поэтому солдаты сами себе и готовили из этих продуктов. А наши узбеки разыскали яму с пшеницей, жарили ее, и их это так устраивало, что они вообще отказались от питания с нашей кухни.
А так у нас была самая обычная солдатская еда: каши, первое. Помню, как-то я пошел в запасной полк, чтобы набрать себе людей в учебный дивизион. И когда проходил мимо полевой кухни, то от нее так вкусно пахло вареной капустой, что мне вдруг так сильно ее захотелось. Я не удержался, попросил повара, и он меня угостил. И помню, что я тогда с таким аппетитом поел, все-таки приготовленное из свежих продуктов это гораздо лучше, чем любые консервы.
