Потом командир полка или командир эскадрильи ставят задачу. Рассказывают, какая обстановка, что бомбить, кто будет сопровождать, какая связь с наземными войсками. Самолеты уже готовы, обычно уже моторы прогреты. Зимой использовали специальные машины, которые заливали горячую воду – антифриза не было. Когда подходил летчик, его встречал механик. От баллонов с сжатым воздухом запускали мотор.
– Вы проверяли перед вылетом самолет?
– Это длинная история. Этим делом мы не занимались. Наше дело было: проверить давление масла, давление воздуха и обороты мотора. Давал газ – работает. Всё, выруливали. Взлетали по очереди. Полоса была узкая, строем нельзя было взлетать. Тут уже авиационные тонкости: во-первых, надо было облегчить винт, надо было не полностью выпустить щитки. Один взлетал, другой. Взлетел, перевел винт на другой шаг и опять прислушиваешься, как мотор работает. На форсаже двигатель может работать 2–3 минуты. Поэтому после взлета убираешь мощность до 92 %. В строю надо слушать радио. Некогда было лирикой заниматься! Никаких посторонних мыслей. Время полета от аэродрома до цели минут 15 – и ты все время занят, надо держаться в строю.
Пришли на цель, начинаем выполнять противозенитный маневр. Когда с земли смотришь, то страшно становится. Того гляди, самолет упадет, но ничего – не падали. Бомбы сбросил, продублировал, дернув за ручку аварийного сброса. Потом атака из пушек и пулеметов.
– Чувство страха было?
– Ни разу у меня такого чувства не было. Дело молодое. Спали хорошо. Никакого мандража не было, надо было летать, надо было работать, выходить на цель. Был с одним летчиком случай: видимо, его схватил мандраж, и он забыл над целью сбросить бомбы. Прилетел с бомбами… Его отправили в штрафную роту, и там его убили.
– Штрафников не было, которые бы летали стрелками?
– У нас не было.
– Какое было обмундирование?
– Унты у нас сначала были меховые. Когда мы захватили немецкие склады, то взяли немецкие теплые сапоги. Куртки наши были, планшеты наши. Из личного оружия пистолет. Я на нем подточил шептало, чтобы только до курка дотронешься, и он выстрелил.
– Герои Советского Союза в полку были?
– В полку был один Герой – в другой эскадрилье. Другие полки специально тянули на Героя, а наш был обычный, рядовой полк.
– Как атаковали цель?
– С круга. Прицеливались самостоятельно – «по ведущему» бомбы не бросали. Атака длилась 5-20 минут. В ней расходовали весь боекомплект.
– Какие взаимоотношения в эскадрилье были?
– Хорошие отношения были со всеми. Я лишнего не болтал. По-дружески разговаривали.
– Потери были большие?
– Да. Только в одной нашей эскадрилье сколько погибло…
– Какие взаимоотношения были со стрелком?
– Хорошие. Я все время летал с Федей Журавлем. Сейчас мы даже переписываемся. Я у него был в гостях, он ко мне приезжал. Были случаи, мы сталкивались с «фоккерами», и мой стрелок был награжден за то, что сумел один сбить. Конечно, стрелял не только он. Мы летели в группе, а это 6 пулеметов. Я не видел, я смотрел вперед, но то, что стреляли, я слышал. Записали сбитый ему. У него награды-то немалые для стрелка! Орден Красной Звезды, орден Славы и медали «За отвагу» и «За Кенигсберг».
– Связь со стрелком работала хорошо?
– Да, внутренняя связь была хорошая.
В конце войны истребителей у немцев почти не было. Боевые вылеты были рутинными, обычная работа. Правда, далеко в тыл к немцам летать не любили. На передовой если сшибут, ты можешь сесть на нашу территорию. Другое дело во вражеском тылу, черт его знает, как вернешься… Я считаю, это у нас была обычная, рутинная работа, героизма особого не было. Даже ничего особо нельзя выделить… Радует, что мы много жизней пехотинцев сберегли. Был такой случай: мы отработали, сели, а потом пришел грузовик с ящиком водки – летчикам от пехотинцев.
Запомнились вылеты в районе Кенигсберга. Надо отдать должное авиационному командованию, там все было поставлено очень четко. В этот день была прекрасная видимость. Причем нам сказали так: «Работаем с одного захода!» Почему? Потому что очень много было штурмовиков, и, чтобы не столкнуться, все группы делали только один заход. Второй вылет, а небо уже закрыто облаками гари. Потом третий вылет. Скажу честно, ничего видно не было. Только с наземного командования давали приказ: «Давайте сбрасывайте». Сплошной дым над Кенигсбергом! Когда город взяли, то некоторые летчики ездили на экскурсию, но я не поехал. Ребята говорили, что там только какие-то полоумные старухи и старики: Гитлер успел часть людей вывезти.
Потом летали над морем. Лупили по транспорту. Не знаю, какие пассажиры там были… Для полетов над Балтикой нам выдали, как говорится, «один гондон на экипаж»: надувной плот, который при падении в воду надувался. Не знаю, наш он был или иностранный. Я говорю: «Федя, выброси его». Там вода-то какая, пять минут, и всё – тебе конец.
Потом сделали несколько полетов на Куршскую косу. Два или три таких вылета мы совершили, потом еще было дополнительно один или два вылета. И все, на этом война была закончена…
– Сколько вылетов максимально делали в день?
– На Кенигсберг помню, три вылета сделали. А так обычно 1–2 вылета в месяц. С начала войны у нас были, дай бог, 100 вылетов. Нужно было, чтобы все было подготовлено. Бензин, боеприпасы. Иногда были учебные полеты. Кроме ордена Отечественной войны, мне дали еще орден Красного Знамени. А вот моему ведомому Ткаченко, он тоже был младший лейтенант, – ему дали три ордена. Оказывается, вылеты у нас были безукоризненные.
– Что делали в свободное время?
– Даже не помню. Танцы были в клубе, но я особо танцевать не умел. Кино было, а вот артисты нас мало посещали.
– На фронте пели?
– У меня не было таланта, да и не до пения было.
– Что-нибудь из трофеев вам удалось привезти?
– Я ничего не привез.
– Приметы, предчувствия были?
– Я человек неверующий. В мистику не верю, предчувствий не было ни в то время, ни сейчас. Так и помру. А вот домой я не писал. Думал – напишу и в этот день погибну. Вообще не писал! Сейчас лежат письма брата. Ему было 18 лет – погиб! Я их как-то однажды открыл, читать их не могу. Мальчишка – 18 лет!!! Много моих друзей погибло. Мы, три друга-еврея, случайно остались живы: Котюковский имел три ордена Красного Знамени, потом он служил в войсках МВД, Рудольф Мишка – и я. Все воевали честно!
– В войну вас Мишей называли?
– И Моисей было. Как-то не придавали значения этому делу!
