…При таких условиях ведение тайной разведки в Румынии представляет большой риск».
«Поручать военным агентам главное руководство негласною разведкою в тех государствах, где они аккредитованы, невозможно по ниже следующим причинам, — сообщал в ГУГШ полковник Николай Потапов из Черногории.
Во-первых, потому, что таким путем, не всегда возможно будет достигнуть чрезвычайно важной цели, а именно — непрерывности разведки, ибо при подобного рода деятельности увеличивается вероятность частой слежки военных агентов, а при каждой слежке может случаться, что сменный военный агент или не пожелает, или не успеет передать своему заместителю своих негласных помощников, с другой стороны, и эти последние не всегда будут согласны продолжить работу с новым человеком, пока окончательно не убедятся в его осторожности и умении вести дело.
Во-вторых, развивать сеть агентуры, находясь в официальном положении и на виду у всех, в высшей степени затруднительно, ибо за военными агентами устанавливается строжайшее наблюдение, и потому им легче, чем кому-либо другому, каким-либо неосторожным шагом погубить все дело…
А потому; казалось бы, более соответственным наряду с официальною военною агентурою устроить неофициальную секретную, которой и поручить развитие сети негласной разведки».
Таково мнение военных агентов по вопросу развертывания тайной агентуры. И их по-человечески можно понять — дело новое, неизведанное, крайне опасное. Ну, кому хочется надевать на себя такой хомут.
Кроме того, рассказывая о трудностях работы за рубежом, офицеры не сгущали краски. Действовать в чужой стране, когда тебе противостоит мощный государственный контрразведывательный механизм, не просто.
Местные спецслужбы многих стран не упускали случая скомпрометировать русских агентов. Так, в 1912 году накануне отъезда на родину военного агента в Дании, Норвегии и Швеции полковника Алексея Игнатьева в одной из шведских газет появилась пасквильная статья под заголовком: «Граф Игнатьев — шпион». Впрочем, она была весьма бездоказательна, и местным властям пришлось проводить офицера с почетом и наградой.
За некоторыми агентами устанавливались плотные слежки, местные подданные, состоящие на службе у полиции, внедрялись в прислугу к русским офицерам.
Хорошо известен случай, и он описан в исторической литературе, как осведомитель спецслужб Юлиус Рехак был внедрен в русское посольство в Берлине и прослужил там двадцать лет. Он исполнял должность старшего канцелярского служителя и имел на руках ключи от канцелярии посольства, шкафов, где хранились документы. Разоблачен «Юлиус» был совершенно случайно: военный агент в Швейцарии полковник Дмитрий Ромейко-Гурко подслушал разговор двух германских дипломатов, которые говорили о своем агенте в русском посольстве в Берлине по фамилии Рехак.
В еще более сложной обстановке приходилось действовать русским военным агентам в Японии. Полковник Владимир Самойлов, который провел в Токио с небольшим перерывом почти двенадцать лет, так характеризовал японцев.
«Многое из того, что в европейских странах является предметом обыденных разговоров офицеров и чиновников — никогда не обсуждается вне присутственных мест…
В Японии секретными считаются многие вещи, которые в европейских странах появляются в печати и продаются для публики: большая часть всех учебников военных училищ, штаты и прочие секреты.
Укоренившаяся среди японцев привычка шпионить и подсматривать друг за другом выработала в них отличных агентов тайной полиции.
На каждого иностранца, прежде всего, смотрят с предубеждением, что он шпион, и сразу же окружают надзором. Корреспонденция его прочитывается, за каждым шагом следят, замечают всех, с кем водиться… Без преувеличения можно сказать, что за всеми официальными лицами, живущими в Японии, по пятам следует агент полиции».
Что оставалось делать Главному управлению Генштаба, получающему такие письма? Игнорировать их было невозможно. И потому в 1912 году по итогам обсуждения указаний приняли компромиссное решение — в новой инструкции ведение негласной агентурной разведки не вменялось военным агентам, но и не воспрещалось.
Однако инструкции инструкциями, а усложняющаяся военнополитическая и международная обстановка, нарастание угрозы войны заставляли усиливать разведдеятельность. Руководство Генерального штаба требовало более высокого уровня информации, и не только тактического и оперативного, но и стратегического порядка.
Большинство военных агентов это прекрасно осознавали. Находясь на территории наших вероятных противников, они понимали — добыть секретные документы, возможно только с привлечением тайной агентуры из числа иностранцев. Именно поэтому и рисковали. А иного было не дано. И военный агент в Австро-Венгрии полковник Митрофан Марченко и сменивший его полковник Михаил Занкевич вынужденно покинули Вену, заподозренные в разведывательной деятельности.
Да и как иначе. Австро-Венгрия являлась врагом Российской империи и активно готовилась к войне. Генштаб остро нуждался в качественной развединформации. И такую информацию успешно поставлял Митрофан Константинович, находившийся в Вене с лета 1905 года.
Он умело руководил негласной агентурой, доставшейся ему от предшественника полковника Владимира Роопа. Агенты поставляли документацию по полевой артиллерии австро-венгерских войск. Только за один год Марченко передал в ГУГШ 20 тетрадей-копий с чертежами секретных данных по перевооружению артиллерии.
К. Звонарев ссылается на письмо Марченко, посланное генерал-квартирмейстеру в 1906 году, где военный агент докладывает: «приложу все усилия и умение, дабы исполнить желание начальника Генерального штаба по сбору сведений о крепостных маневрах».
Активная деятельность Митрофана Константиновича была замечена контрразведкой. Агент Кречмар, служащий артиллерийского депо, передавший секретные документы был схвачен, а Марченко был вынужден уехать в отпуск без возвращения.
Впрочем, австро-венгерским контрразведчикам от этого не стало легче.
«Взамен Марченко, — пишет Макс Ронге в своей книге «Разведка и контрразведка», — мы получили столь же опасного руководителя русской агентуры в лице полковника Занкевича». «Занкевич проявлял бурную любознательность, посещая два-три раза в неделю бюро дежурного генерала военного министерства, и задавал больше вопросов, чем все прочие военные агенты вместе взятые. На маневрах он вел себя настолько вызывающе, что его пришлось ввести в границы».
«Он был хитер и скоро заметил, что за его жильем установлен надзор. Потребовалось много времени, прежде чем удалось установить методы его работы».
Да, Михаил Ипполитович был опытным разведчиком. После окончания Академии Генштаба он служил в Военно-ученом комитете, работал в Главном штабе, а в 1903 году приехал в Вену помощником военного агента. Потом служил военным агентом в Румынии ив 1910 году возвратился в Вену.
Неспроста такую высокую оценку его деятельности дает Макс Ронге. Занкевич руководил агентами, добывал карты будущего театра боевых действий, общался с изобретателями, собирал технические сведения.
