Книга Погоня за "ястребиным глазом". Судьба генерала Мажорова, страница 2. Автор книги Михаил Болтунов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Погоня за "ястребиным глазом". Судьба генерала Мажорова»

Cтраница 2

С самых первых минут, когда люди в кожанках и шинели переступили порог, по Юриной спине пополз предательский леденящий холод. Зачем они пришли? Что им здесь нужно?

Он уже испытал подобное чувство, когда месяц назад такие же чужие вошли в их восьмой класс и прямо на уроке арестовали учителя — Михаила Ивановича Комиссарова. Им потом объяснили, что преподаватель литературы и русского языка оказался скрытым врагом народа. Но Михаил Иванович так рассказывал о Пушкине и Грибоедове, что они забывали про любимую переменку и звонок к окончанию урока вызывал не обычную взрывную детскую радость, а досаду. Хотелось дослушать, что же там дальше произошло с Александром Сергеевичем.

Да и отец, приходя с работы, часто говорил за ужином об арестах. Но все это было где-то там — в школе, на отцовской работе, и Юра представить себе не мог, что однажды ночью раздастся звонок…

— Мажоров Николай Андреевич? — спросил, обращаясь к отцу, один из вошедших.

— Да, это я, — ответил отец.

— Одевайтесь. Всем остальным оставаться на своих местах. Мы будем проводить обыск.

Говоривший, видимо старший бригады, кивнул своим подчиненным, приказывая начинать, сам, сняв кожаную, потертую кепку, по-хозяйски уселся за стол.

Энкавэдэшники никуда не спешили. Раскрыв шифоньер, они выбросили оттуда рубашки отца, материнские юбки, платье, бабушкины старые кофты. Все это перетряхивали, осматривали, ощупывали. Что уж они там хотели найти, трудно сказать. Однако, ничего не обнаружив, стали вытаскивать ящики письменного стола, коробки с фотографиями и письмами, книги.

Отец стоял посреди комнаты. Ему приказали сесть. Старший энкавэдэшник брал фотографии из коробки, крутил их перед собой, разглядывал, кто изображен на карточках, спрашивал: «Это кто?» «Откуда?» «Кем вам приходится?»

Вот он молча положил перед отцом фотографию. На ней была изображена женщина с двумя детьми. Юра хорошо знал это фото. Сделано оно было еще до революции, в Петербурге, в одной из классных фотомастерских. С тех пор прошло много лет, но фото сохранило прежние насыщенные коричневые цвета. С него с улыбкой смотрела бабушка, мать отца, тетя Груша, его старшая сестра, и он сам, мальчишка лет четырнадцати. Бабушка работала прачкой, обстировала актеров и актрис Мариинского театра, одна воспитывала двух детей.

Отец так и рассказал о людях на фото.

— А это что за доходяга? — усмехнулся энкавэдэшник, подсунув отцу маленькую пожелтевшую карточку.

— Этот доходяга я, солдат Мажоров. В госпитале после контузии и отравления газом. Немцы траванули нас, едва выжил. Может, слышали?

— Слышал, — с раздражением ответил старший и запустил руку в коробку.

— О, тут совсем другое дело! — энкавэдэшник постучал фотографией по ладони и бросил ее перед отцом. — Бравый красноармеец!

Изображенное на карточке в объяснениях не нуждалось. Высокий, черноволосый юноша, на голове круто заломленная фуражка с красной звездой, небрежно расстегнутый ворот рубашки, брюки, заправленные в хромовые сапоги.

Таким впервые увидела будущая Юркина мама его будущего отца, когда в их дом в городе Мелекесе, что под Симбирском, на постой определили молодого красноармейца Николая Мажорова. Он восторженно принял революцию, вступил в Красную гвардию, воевал против Колчака, подавлял мятеж белочехов. И конечно же, Мария Егорова, дочь путевого мастера из Мелекеса, по уши влюбилась в Николая. В 1920 году они поженились.

— Где фотография сделана? — спросил старший.

— В Мелекесе.

— Не понял, где?..

— Под Симбирском, на родине Ленина.

— Даже так? А как же в Ташкенте оказался?

— От голода бежали…

— Ну да, — скривился энкавэдэшник. — И прибежали. Теперь в его руках оказалась книга. Потрепанная, зачитанная.

— Ух ты, смотри, — он обратился к склонившемуся через его плечо коллеге. — Какие книги читает Мажоров. «Копи царя Соломона»!

— Это моя книга, — услышал Юра твердый голос матери. Она сидела на кровати, набросив на плечи старый бабушкин клетчатый платок.

— А я-то думал, что сочинение Петра Алексеевича. Энкавэдэшник уставился на отца.

— Что молчишь?

— Какого Петра Алексеевича?

— Ты ни придуривайся, Мажоров. Кумира твоего, князя Кропоткина.

Он бросил на стол книгу.

— Разочаровал ты меня, Мажоров. Я думал, кропоткинские «Записки революционера» или «Речи бунтовщика» перечитываешь, а тут «Копи Соломоновы».

— Да я и раньше Кропоткина не читал. С чего бы мне теперь перечитывать? Через двадцать лет.

— Ладно, — лениво сказал энкавэдэшник, — разберемся, что ты читал, кому молился.

— Увлечение молодости, когда это было? Я про то забыл давно…

Юра слушал этот диалог и понимал, люди, пришедшие в их дом, знали об отце нечто такое, чего он, его родной сын, никогда и не слышал. Это потом, позже, Юрий узнает, что в юном возрасте отец действительно увлекался идеями анархизма, почитывал статьи теоретика движения князя Кропоткина. Впрочем, вскоре это прошло, он вступил в Красную гвардию, храбро воевал, защищал советскую власть. И теперь, выходит, ему припомнили то юношеское, «зеленое» увлечение.

— Вернемся к карточкам, — приказал энкавэдэшник. — Это что за дед с бородой, с медалью?

— Мой дед, Фрол, — вновь за отца ответила мать, — участник военной кампании. Освобождал Болгарию от турок. А радом — бабушка.

— Хе, — сказал из-за спины старшего другой энкавэдэшник. — Да я гляжу — тут семья героев.

Старшему, судя по всему, это замечание не понравилось, он оглянулся и долго молча глядел на подчиненного. Тот отступил вглубь комнаты.

— Это кто?

— Отец мой, Георгий, — ответила мать.

— И где сфотографирован? Одежда у него какая-то не наша, не поймешь чего.

— В Палестине он. В тринадцатом году пилигримом отправился в Иерусалим. Уверовал в Бога.

— Ну да, за что и отсидел в лагерях три года. Так?

Мать молча кивнула. Что тут скажешь, эти незваные хамоватые гости хорошо изучили историю их семьи.

— Вот, Герасимов, — назидательно произнес старший, — а ты говоришь, семья героев. Ладно, идем дальше.

Он вытащил из коробки сложенную вчетверо газету «Правда».

— Наконец хоть кое-что из нашей эпохи. Спасение челюскинцев, Ляпидевский, Леваневский…

Да, действительно, это событие было совсем недавно, несколько лет назад и уже непосредственно коснулось его, Юрку Мажорова.

В 1934 году, когда у всех на устах была эпопея челюскинцев, в народе стали ходить стихи, которые исполнялись на мотив популярной блатной песенки «Мурка». В их доме за праздничным столом эту песню часто под гитару исполнял друг отца Яша Шпиц. Юра хорошо запомнил некоторые куплеты.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация