Разумеется, в прессе США и Канады был раздут грандиозный шпионский скандал.
В Советском Союзе, дабы разобраться в обстоятельствах дела Гузенко, по указанию И. Сталина создали комиссию на самом высоком уровне. Возглавлял се секретарь ЦК ВКП(б) Г. Маленков. В нее вошли Абакумов, Берия, Кузнецов, Меркулов.
Как работала эта комиссия, подробно рассказывает в своей книге «Сквозь годы войн и нищеты» генерал-лейтенант Михаил Милынтейн, в ту пору заместитель начальника управления ГРУ:
«Мы получили сообщение о бегстве Игоря Гузенко до того, как он попал в руки канадской полиции. А потом посыпался огромный поток телеграмм из Канады, США и других стран с описанием деталей побега и именами преданных им сотрудников ГРУ. Телеграммы шли отовсюду и от многих лиц —… наших резидентов, от корреспондентов советских газет и радио, аккредитованных за рубежом.
В управлении воцарилась атмосфера тревожного ожидания…
Комиссия Маленкова заседала почти ежедневно с 12 часов и до позднего вечера с кратким перерывом на обед.
Заседания проходили в кабинете Берии на Лубянке. Меня вызвали в первый же день заседания комиссии. С какими чувствами я направлялся туда, догадаться не трудно.
Войдя (в кабинет Берии. — Авт.), я по-военному отрапортовал: "Полковник Мильштейн явился по вашему приказанию ”. В комнате царило молчание, никто не ответил на мои слова.
…Начался допрос. Берия хлестал меня вопросами, как кнутом. Обращался он ко мне исключительно на “ты ”.
Допрос превращался в какую-то зловещую игру. Он произносил какое-нибудь имя и тут же требовал быстрого ответа, все время пытаясь сбить меня с толку.
В конце концов Маленков прервал Берию, произнеся своим тихим и усталым голосом:
— Лаврентий Павлович, я думаю, пока хватит. Не будем терять время. На сегодня отпустим полковника.
Берия ему не ответил. Молча еще раз перелистал лежащую перед ним справку и махнул мне рукой, давая понять, что я свободен.
Я вышел в коридор взмокший, опустошенный, взволнованный и только в машине немного пришел в себя. Все завершилось благополучно, а могло быть иначе, особенно если бы я им чем-то не понравился. И тогда прощай, работа, да что там работа — семья, товарищи, да и сама жизнь».
Вот такие непростые признания. А, собственно, почему Берия так пристрастно допрашивал Милынтейна?
Дело в том, что работая в центральном аппарате ГРУ, Михаил Мильштейн побывал с инспекторской проверкой легальных резиндентур в США, Мексике и Канаде в мае — июне 1944 года.
В ходе проверки выяснилось, что военный атташе и резидент военной разведки в Канаде полковник Николай Заботин безоглядно доверял своему шифровальщику Гузенко. Он взвалил на лейтенанта всю служебную переписку, дверил ему свой личный шифр. Тот снимал копии с документов, а материалы, которые следовало уничтожать, оставлял у себя.
В нарушение всех инструкций Гузенко с женой и сыном жили не в посольстве, а на частной квартире, в городе. Это при том, что шифровальщик является одной из самых охраняемых и оберегаемых фигур, выходит из посольства всегда в сопровождении. В Оттаве все было по-другому.
Оказалось, что Гузенко имел доступ к сейфу Мотинова, заместителя Заботила по оперативной работе. Все это немало удивило и поразило Мильштейна. В канадской резидентуре по сути были нарушены все писаные и неписаные законы разведки.
Разумеется, Мильштейн приказал перевести Гузенко с семьей на территорию посольства и восстановить все в соответствии с требованиями секретности и безопасности. К сожалению, ничего этого не было сделано.
По возвращении в Москву Мильштейн доложил начальнику военной разведки Ивану Ильичеву о своих подозрениях, что Гузенко готовится к побегу. Хотя и добавил, что у него нет конкретных данных обвинять шифровалыцика.
На что он услышал лишь упреки Ильичева, что нельзя безосновательно подозревать кого-либо.
Несмотря на гнев Ильичева, Мильштейн о своих подозрениях доложил и начальнику отдела кадров полковнику С. Егорову.
Все это, видимо, и спасло полковника Мильштсйна. Не доложи он, его бы арестовали и скорее всего посадили бы.
История перебежчика и предателя Гузенко характерна не только тем, что он искалечил, изломал жизни десятков людей (за решетку попал даже его начальник Заботин с женой и сыном), но и явился (не поворачивается язык назвать его первой ласточкой) скорее первым коршуном-предателем в корпусе военных атташе.
Насколько мне известно, в 40-е годы таковых, за исключением Гузенко, не было. В 30-е оказался один — Александр Александрович Соболев, военно-морской атташе в Швеции и одновременно в Финляндии в 1928–1930 годах. он из старых царских офицеров, артиллерист, лейтенант. После революции перешел на сторону большевиков. Служил начальником оперативного отдела Волжской военной флотилии, старшим флаг-секретарем при штабе командующего Морсилами Республики, начальником оперативного отдела штаба Морских сил Черного и Азовского морей, начальником штаба Морских сил Каспийского моря.
В 1925 году Соболев назначен восшю-морским атташе в Турцию, в 1928-м — в Швецию.
В апреле 1930 года должен был выехать в Москву для назначения на работу в НКИД, но остался в Швеции. Опубликовал письмо с отказом возвратиться в СССР. Военная коллегия Верховного суда СССР объявила Соболева «вне закона с конфискацией имущества за присвоение крупной суммы денег и отказ вернуться в СССР».
Выдал ли кого Соболев, неизвестно. Прошло 15 лет, наша страна одержала самую великую победу. И вот в 1945 году на пике славы Советского Союза шифровальщик Игорь Гузенко совершил предательство.
Справедливости ради надо сказать: среди военных атташе в послевоенный советский период предателей было немного, а точнее — всего один — генерал-майор Дмитрий Поляков. Остальные служили помощниками или офицерами аппарата военного атташе.
Среда них полковники Олег Пеньковский и Владимир Васильев, подполковник Геннадий Сметанин, майор Анатолий Филатов, капитан Виктор Резун, старший лейтенант Александр Иванов.
Самый разрекламированный и мифологизированный из них «спаситель мира от ядерной войны» Олег Пеньковский. Он проработал, к счастью, на разведки США и Великобритании всего полтора года, Сметанин — два года, Филатов — три с половиной, Васильев — четыре.
Но, разумеется, всем предателям предатель, «драгоцешшй камень в короне» американской разведки, как они сами называли его, это — Дмитрий Поляков. Четверть века трудился он во благо Соединенных Штатов Америки.
Правда, следует отмстить, что военным атташе он стал уже будучи агентом ЦРУ. Что ж тут скажешь? Это большая удача наших противников в «холодной войне». Подчеркну, именно удача, так как вербовать Полякова не пришлось. Он был так называемым инициативником.
В 1961 году, работая в США под прикрытием должности начальника секретариата Представительства СССР в Военно-штабном комитете ООН, он обратился к руководителю американской военной миссии генералу О’Нейли и попросил о встрече с сотрудником разведки США. Такая встреча была организована. Представитель спецслужб Соединенных Штатов, назвавшийся Джоном, сказал, что не верит Полякову и считает его подставой. И он тут же попросил назвать имена шифровальщиков совет-с кого Представительства. Поляков не задумываясь перечислил фамилии шифровальщиков.
