Не поймите меня превратно: когда я говорю о «добрых чувствах», я имею в виду привычку превращать личные пристрастия или антипатии в единственное мерило ценности чего бы то и кого бы то ни было. Представьте, что вам не нравится какой-то человек. Это плохо говорит о нем? Нет, вполне возможно, это плохо говорит о вас. Ваши симпатии или антипатии основаны на фактах? Каждый разумный человек знает, что есть люди, которые нам не нравятся, и порой это как раз те, кто кажется нам более способным, талантливым, чем мы сами.
И если приподнять этот разговор на более высокий, чем существование конкретного предприятия, уровень, то нет никакой необходимости в том, чтобы богатые любили бедных, а бедные пылали любовью к богатым. Нет нужды в том, чтобы работодатель обожал работников, а работники любили работодателя. Необходимо другое: чтобы каждый старался воздать должное другому в соответствии с его заслугами. Вот это и есть демократия, а не бесконечные рассуждения на тему о том, кто должен владеть кирпичами, а кто – строительным раствором, кому принадлежат печи, а кому – мельницы. И демократия не имеет ничего общего с вопросом: «Кто должен быть начальником?»
Такой вопрос слишком похож на другой вопрос: «Кто в нашем квартете будет петь тенором?» Очевидно, тот, кто может петь тенором. Можно, например, свергнуть Карузо. Представьте себе некую теорию музыкальной демократии, которая низводит Карузо до уровня музыкального пролетариата. Можно ли с ее помощью вознести другого тенора на место Карузо? Или же дар Карузо по-прежнему останется при нем?
Глава 19. Чего нам следует ожидать
Если я только правильно прочел знаки, мы сейчас находимся в самом эпицентре перемен. Они происходят повсюду, неторопливые, порой едва заметные, но несомненные. Мы постепенно учимся соотносить причины и следствия. Огромная доля того, что мы называем беспорядками, огромная доля разрушения того, что казалось незыблемыми институтами, на самом деле есть не что иное, как поверхностные проявления движения к обновлению. Взгляды общества меняются, и все, что нам нужно, чтобы превратить очень плохую систему прошлого в очень хорошую систему будущего, – это в какой-то мере изменить наш взгляд на действительность. На смену весьма специфической ценности – упрямству и твердолобости, которой прежде так восхищались и которая по сути своей была не чем иным, как тупостью, – пришла способность мыслить, интеллигентность; мы также избавляемся от слезливой сентиментальности. Одни путали с прогрессом твердолобость, другие путали с прогрессом мягкость. Мы обретаем более четкий взгляд на реалии жизни и начинаем понимать, что все, что нам от жизни нужно, уже в этом мире есть, и нам следует просто лучше использовать то, что мы имеем, но для этого необходимо лучше знать эти реалии и понимать, что они означают.
То, что ошибочно – а мы все осознаем, сколь многое на самом деле неверно, – может быть исправлено с помощью четкого определения ложности. Мы так долго поглядывали друг на друга, на то, чем обладает один и в чем нуждается другой, что превратили в личное дело то, что намного больше и выше отдельных личностей. Будьте уверены: наши экономические проблемы в огромной степени зависят от самой человеческой природы. Эгоизм существует, и он, несомненно, окрашивает всю жизненную конкуренцию. Если бы эгоизм был присущ какому-то одному классу, с ним было бы легко справиться, но эта черта в разной степени присуща всем людям. И алчность существует. И зависть. И ревность.
Поскольку нам уже не приходится столь яростно сражаться за само выживание – а так оно и есть, хотя, возможно, мы острее стали чувствовать неуверенность, – у нас появилась возможность дать волю некоторым из более благородных мотивов. Привыкнув к роскоши цивилизации, мы уже меньше о ней думаем. Прогресс, в обычном его понимании, сопровождается значительным ростом всего, что необходимо для жизни. На обычном американском заднем дворе мы можем увидеть больше техники и больше каких-то хитрых механизмов, чем в целом африканском королевстве. У обычного американского мальчишки больше всякого рода личного имущества, чем у целой общины эскимосов. Список кухонной утвари, содержимого столовой, спальни и угольного подвала способен пошатнуть веру в собственное могущество и в собственные представления о роскоши любого монарха пятивековой давности. Но этот рост жизненных благ есть лишь очередной этап. Мы схожи с индейцем, заявившимся в город со всей своей наличностью в кармане и скупающим все подряд. И мы не осознаем, какой труд и сколько материалов вложено в то, чтобы предоставить нам всю эту мишуру и безделицы, которые делаются исключительно ради того, чтобы их продать, и покупаются исключительно ради того, чтобы их иметь – они не служат никакой благой цели, и в начале они всего лишь бессмыслица, а в конце – всего лишь мусор. Человечество идет вперед, оставляя позади эту стадию производства безделиц, и промышленность начинает перестраиваться под реальные нужды мира, и потому мы можем надеяться на дальнейшее продвижение к жизни, которую все мы предвидим и помехой которой служит наша нынешняя «вполне приемлемая» стадия.
Мы уже перерастаем это почитание материальных благ. Теперь обладание богатством вовсе не есть достоинство. По правде говоря, отнюдь не все теперь стремятся стать богатеями. Людей, в отличие от прежних времен, уже не интересуют деньги ради денег. И уж точно они не благоговеют ни перед деньгами, ни перед теми, кто ими владеет. Нам более не делает чести накопление бессмысленных излишков.
И недолгих размышлений хватит, чтобы понять: там, где речь идет о личном превосходстве, накопления ничего не стоят. Человеческое существо есть человеческое существо, и богат ты или беден, тебе требуется то же количество пищи, чтобы насытиться, и то же количество одежды, чтобы согреться. И никто не способен одновременно находиться более чем в одном помещении.
Но если кто-то обладает ви́дением того, что есть служение, если у кого-то имеются планы, которые невозможно претворить с помощью обычных ресурсов, если этого человека пожирает стремление превратить индустриальную пустыню в цветущий розовый сад и расцветить каждодневное бытие энтузиазмом и высокими мотивами, тогда такой человек видит в груде денег то, что видит фермер в груде семян, – источник нового богатого урожая, который будет принадлежать не ему, а всем, как не принадлежит кому-то одному солнечный свет.
В мире существует два типа дураков. Один – миллионер, который полагает, будто, накапливая деньги, он каким-то образом копит настоящую власть, второй – нищий реформатор, полагающий, что, отобрав деньги у одного класса и передав их другому, сможет исцелить все страдания мира. Ошибаются оба. С таким же успехом они могут попытаться создать патовую ситуацию для всех на свете шашек и всех костяшек домино, полагая, что таким образом они загнали в угол все способности и умения. Некоторые из наиболее успешных по части сколачивания состояний людей нашего времени ни на пенни не обогатили человечество. Да и может ли карточный игрок обогатить мир?
Если бы у нас у всех имелся четкий предел насыщения богатством – а предел этот легко определяется творческими способностями каждого, – тогда все было бы просто: каждый получил бы достаточно для себя и всем всего бы хватало. Единственная реальная нужда в том, что необходимо этому миру, – не придуманная нужда, вызванная нехваткой звякающих в кошельке маленьких металлических кружочков, – проистекает из недостатка продукта. А причиной недостатка продукта зачастую бывает недостаток знаний о том, как и что следует производить.
