— А что за ритуал? — спросила я, меж тем сунув нос в один из напольных кувшинов. Звук голоса исказился настолько, что я испуганно взвизгнула и подпрыгнула, наступив на больную лапу.
— Вон видишь алтарь?
Шагах в десяти слева от статуи действительно стояла широкая каменюка, от которой едва ощутимо тянуло кровью. Ой, что они тут с детьми делают?
— Чего перепугалась? Туда младенчиков кладут и родовик, что после рождения выходит. Затем последок в угоду богине отдают. — Олта кивнула на горящую чашу, — он свое уже сделал. Эх, правда, кто-то слух пустил, а мы теперь мучаемся — что не декада, то происшествие. Да супружники тут дитя пытаются зачать, — пояснила она с усталым вздохом. — Говорят, если не сразу, то вскоре обязательно богиня им пошлет ребеночка. Охальники! Мы сюда младенчиков, а они безобразничают!
У настоятельницы было такое серьезное, оскорбленное лицо, что я даже хихикать не стала, просто пробормотала:
— Значит, действует. Рано или поздно.
Пока я обнюхивала статую, в двери храма постучали. Почти в тот же момент из хозяйственной части храма выскочила девушка, прежде вправлявшая мне крыло:
— Настоятельница, там… там люди маркграфа. С этими псами мерзкими.
Я испуганно вздрогнула и начала затравленно оглядываться, ища хотя бы мышиную норку, в которую можно забиться. От страха чего только не сделаешь! Хорошо хоть настоятельница оказалась женщиной умной да жалостливой, схватила мечущуюся меня за шкипок и посадила в нишу под алтарем, между полотенцами и пеленками, стыдливо прикрытыми расшитой шелковой занавесочкой. И правильно — это дела мирские, зачем прихожанам о них знать.
Едва двери раскрылись, настоятельница подняла руку и неожиданно громким голосом произнесла:
— Оставьте собак за пределами храма. В этих стенах не место грешным тварям, не знающим верности и долга материнского.
Услышав чужой голос, гончие подняли вой, едва не хрипя от ярости. Затем взвизгнули и притихли, лишь время от времени обиженно поскуливая. У кого-то жесткая рука… Узнаю.
Вареник вошел в храм словно не в божественное пристанище, а в дом своего должника — размашистым уверенным шагом, деловито, ничуть не восхищаясь окружающей обстановкой, оглянулся, ища, что бы такого изъять. Вот только все впечатление смазывал видок этого изверга. Волосы взъерошены, будто с лошади сполз и головой по подлеску прочертил. «Я упала с сеновала, тормозила чем попало!» Одежда грязная, больше похожая на тот костюмчик, в котором он меня на охоте выловил. Уши у этого псевдоэльфа хоть и остались длинными, но теперь были все в колечках и с какими-то странными висюльками. Глаза — они и так давно на тепло не щедрые, а теперь вообще хоть баню после них растапливай и отогревайся. А если присмотреться, видно, что он припадает на одну ногу, видать, не прошел даром мой укус и удар. Могу собой гордиться!
— Кто вы и что вам нужно в храме богини-матери?
Этот бесподобный хищник, умело прячущийся под личиной дружелюбного пса, усмехнулся:
— А если я ее о милости пришел молить?
— Такие, как вы, не молят даже богов, предпочитая брать сами. И именно поэтому вам ничего не дают.
Ох, как она его! Только бы Рейвар теперь не осерчал и чего не выкинул… Хотя не верится мне, что его так легко можно вывести из себя. Уж я в свое время приложила все силы, чтобы найти грань его терпения. И таки нашла ее на свою хвостатость. Теперь бы еще понять, что это было.
Но Рейвар на удивление миролюбиво принял поведение Олты, все так же нахально улыбаясь, словно и не собирался опровергать смелые слова.
— Так вы зашли поговорить со мной о Божественном провидении или у вас есть другое дело? — Женщина едва заметно повела плечами, выдавая напряженность.
— Мы ищем преступницу-оборотня. Может, ваши прихожане или храмовницы видели крылатую лису или рыжую девицу с лисьим хвостом?
— Оборотней в этих краях давно не бывало. Раньше. Как только полукровки появились в наших землях, стало беспокойней. Хотя мы и раньше за своих дочерей боялись. — Лицо настоятельницы сквозь ажурное шитье мне не видно, а вот ощутимо дрогнувший голос очень даже слышно. — Дайте угадаю: девица молодая, норовистая, с фигуркой ладной — все, как он любит.
Мне показалось, или Рейвар действительно на пару секунд виновато опустил глаза?
— Мы ищем ее не поэтому. Она подозревается в воровстве. Втерлась в доверие и обворовала хозяев. Вещицу одну ценную стянула. Смотрите поосторожнее, эта плутовка еще и не на такое способна.
Ничего себе! Да я самая честная лиса на свете! И серьезно — ничего ни у кого не сперла. Ну, пирожок с кухни, книжку из библиотеки, ни о каких там драго… хотя на шее точно что-то висит.
— Даже если она здесь появится, вряд ли мы ее выдадим гончим маркграфа. А сейчас уходите отсюда.
— Прогоняете? Разве богиня-мать не принимает молитвы любого, вне зависимости от его расы и божественных покровителей? И вы, настоятельница храма, указываете на двери тому, кому есть о чем попросить богиню?
С этими словами Рейвар обогнул замершую женщину и, подойдя к статуе, с большим, надо признать, трудом встал на одно колено. По лицу было видно — жутко хотелось выругаться. Но я не зря уважала этого нелюдя за выдержку — смолчал, только морщинки меж бровей и у губ залегли глубже. Одну руку он сжал в кулак, большим пальцем внутрь, а второй провел над постаментом статуи.
[1]
— Милостивая всебогиня, дай мне терпения…
Ой, а я думала он сейчас затянет: «Смерти прошу у тебя! Не откажи мне, богиня, ведь не для себя прошу».
— …и сил закончить начатое. А также ума отсидеться во время бури в теплом местечке — одной рыжей прохвостке.
Хорошо, вокруг мягкие полотенца — челюсть отпала без громких звуков.
Вставая, Рейвар напоминал старого дедка: одной рукой уперся в помост, другой держался пониже поясницы. Но стоило ему распрямиться, сразу стала видна ширь в плечах, горделивая посадка головы и что-то такое неуловимо притягательное, заставлявшее меня буквально сохнуть по нему. Сейчас я прекрасно понимаю — он мне враг, но у моего врага такая харизма… и задница!
Псевдоэльф снял с пальца кольцо и положил в чашу.
— Теперь я готов покинуть храм.
Рейвар стоял ко мне спиной, зато я видела, как расширились глаза и заалели щеки настоятельницы. Ну да, этот гад умеет так смотреть…
Перевести дух я смогла, только когда Рейвар ушел. Буря внутри начала успокаиваться, распадаясь на противоречивые чувства. Ненависть и тоска, гнев и страх, злорадство и жалость. И много боли. Пока он был рядом, я и дышать нормально боялась, думать боялась, чувствовать. Иначе неизвестно, что могла бы сотворить. Выскочила бы и попыталась надкусить все, что мне так и не дали «съесть»? Или просто расплакалась бы в голос, выдавая убежище дурной хвисы? После короткой вспышки боли и ярости меня одолела усталость. Внутри стало пусто, и только прибой упрямо бился о голые камни души. Жаль, сердцу еще долго стучать, прежде чем настанет момент, когда острые прибрежные камни отточатся до круглой, бархатистой на ощупь гальки. Надеюсь, время лечит даже в этом мире.
