Богомолов, который выступал и за армейский юношеский футбольный ЦСКА, как-то сказал своему другу: «Валера, что ты гоняешь за метростроевцев, айда к нам». Привел своего друга на просмотр — и ушел Валера не солоно хлебавши. Не взяли, надо же такому случиться! Хотя все удивлялись: во дворе Валерий Харламов такое вытворял с мячом, что его игрой с истинным наслаждением любовались взрослые мужики.
«На большом поле он тоже был хорош, но потом, пройдя атлетическую подготовку армейского хоккея, был несколько массивнее, чем того требует кожаный мяч. На зеленом поле мяч у него был как приклеенный к ноге. Обводка была простая. Показал корпусом в одну сторону, а ушел в другую. Надежно прикрывал мяч. Тогда о полузащитнике Викторе Папаеве (игрок московского “Спартака” 1960-1970-х годов) шла молва, что в проходе автобуса восьмерых может обвести. Я видел, как нечто подобное исполнял и Харламов, — вспоминал Владимир Богомолов. — Летом, спасаясь от городского пекла и шума, мы ездили на пляж в Серебряный Бор. Был там футбольный пятачок размером с баскетбольную площадку с урнами вместо штанг. Регламент строгий: проиграли — ждите своей очереди, а желающих — длинный хвост. Играть там умели и сражались по-мужски. А мяч у Харламова отнять не могли».
«Лентяем я никогда не был, но, честно говоря, и носиться без толку по футбольному полю не любил. Моими футбольными кумирами были Всеволод Бобров и Эдуард Стрельцов. Оба казались на поле спокойными, даже сонными. Но вот приходит момент, и они оказывались именно в той точке поля, где им выгоднее всего было быть, и делали всё то, что им следовало делать, с такой скоростью, какую нужно было включить. Они и забивали, и делали игру умной, захватывающей. Они делали игру игрой, а не нудной работой. Увы, большинство футбольных тренеров того времени, да и нынешнего тоже, только и повторяли: работай, работай, двигайся больше! В хоккее хоть проще: оттолкнулся раз — и всю площадку пересек. В общем, остался я в хоккее» — так объяснял Валерий Харламов в 1977 году сделанный в детстве выбор авторам книги Дворцову и Юрьеву.
Харламов, когда его, уже чемпиона мира и признанную звезду хоккея, футбольные друзья уговаривали «оставить шайбу и прийти в мяч», отшучивался, отвечая, что футбол — это самая умная игра после «перетягивания каната». Кстати, на полном серьезе Харламова уговаривал играть в большой футбол сам Всеволод Бобров, в середине 1970-х годов возглавивший футбольный ЦСКА. На самом деле футбол Харламов обожал. «Когда теперь на тренировках мы, хоккеисты, играем в футбол, — это для меня праздник. Иногда мне кажется, что из хоккеистов ЦСКА получилась бы неплохая футбольная команда», — признавался он в конце 1960-х.
Спортивное мышление Харламова, точь-в-точь, как у его друга Александра Мальцева, выражаясь сегодняшним языком, «было заточено на игры». Подвижный, маневренный, легкий, он был хорош и при игре в волейбол, и в баскетбол. «С шайбой или с мячом шел он не туда, где ждали его соперники, а бросался в самую гущу, на эшелонированный участок обороны, чем вызывал смятение у противника и создавал оперативный простор для партнеров. Мог сделать всё и в одиночку, от первого хода до последнего, но чаще делился с товарищами радостью проведения лихой атаки», — говорил Владимир Богомолов.
Показателен еще один момент. Богомолов вспоминал, как в юношеские годы часто сражался с Харламовым в настольный хоккей. «Я манипулировал одной рукой, он — обеими; мой крайний форвард пасовал центральному — тот бил по цели, у него левый крайний мог легко сделать передачу на правый фланг. И вообще он такую закручивал карусель, что я получал передышку лишь после того, как обнаруживал миниатюрный кругляшок в своих воротах. Поражения эти меня не расстраивали, подумаешь, настольная игра. Но сейчас я готов предположить, что таким образом он как бы намекал о своей грядущей хоккейной славе. Всё, чем он впоследствии обезоруживал противников и приводил в восторг зрителей, накапливалось подспудно, постепенно и потому незаметно для деливших с ним спортивные будни», — делал вывод Богомолов.
«Интересно, что Валерий футбол любил едва ли не больше хоккея. Любой случай использовал, чтобы в футбол сыграть. Как-то даже специально в Малаховку поехал с Петровым и Михайловым. Они выступали за свой курс областного института физкультуры, а ему, хотя он в московском институте учился, разрешали в виде исключения вместе с друзьями играть, — признавался отец хоккеиста Борис Сергеевич Харламов. — В футболе он болел за московское “Торпедо” еще со времен Стрельцова, Иванова, Воронина. А в институте с торпедовцем Вадимом Никоновым особенно сдружился. Да и вообще среди футболистов у него было много приятелей. За футбол он действительно как-то особенно переживал. Обычно на трибунах старался держаться незаметно, больше молчал. Но как-то, именно на футболе, вышел прямо-таки из себя и с каким-то болельщиком даже в спор вступил. Тот решил про одного игрока, что тот притворяется, лежит нарочно, ждет, чтобы штрафной судья назначил. И вслух об этом сказал. Ну, Валерий не удержался, возмутился: “А вы бы сами попробовали, на поле вышли бы”. Обидно ему стало за игрока, захотелось заступиться по справедливости…»
О том, что Валерий Харламов действительно не затерялся бы в большом футболе, говорил воспитанник торпедовской спортивной школы, известный отечественный футболист и тренер Вадим Никонов: «Все в то время играли и в футбол, и в хоккей, кто-то лучше в футбол, кто-то лучше в хоккей. У Валерки тоже большие задатки были как у футболиста. Он выделялся на поле тем, что если хотел, то всего добивался. У него в общении с мячом полный порядок был. Кстати, у него потом был любимый тост: за технарей! То есть за техничных игроков. Он мог вполне играть в футбол, так же как я в хоккей, не хвалясь, мог бы играть, но, естественно, не на высшем уровне, но в команде класса “Б” вполне возможно. Скорость, обводка — всё у него, как в хоккее, было».
«Он был человеком широко одаренным, обладал сильным, мужественным характером, был чрезвычайно обаятелен. Убежден, к примеру, что если бы он в юности решил всерьез заняться футболом, то и здесь, несомненно, был бы на первых ролях, играл бы, я полагаю, за сборную страны», — писал Анатолий Тарасов в статье для сборника «Три скорости Валерия Харламова».
Спортивные комментаторы и журналисты тогда часто посещали не только взрослые, но и юношеские турниры, чтобы своими глазами посмотреть на то, какая поросль растет на смену известным мастерам. «Впервые я увидел Валеру во время юношеских соревнований по хоккею на первенство Москвы. Было ему тогда 15 лет, и он поразил меня, тогда спортивного комментатора, своим необычным видением игры. Он виртуозно обыгрывал своих соперников, у него уже тогда были какие-то свои неуловимые защитниками движения», — вспоминал в беседе спортивный комментатор Владимир Писаревский.
Имена блеснувших на ледовой арене новичков быстро становились известными в хоккейных кругах. «О Валере было известно, что он — наполовину испанец, и его легкость, подвижность, виртуозность игры я относил к его испанскому происхождению. Многие специалисты тогда, в первой половине 1960-х годов, действительно отмечали самобытность и оригинальность игры Валерия Харламова. Но потом он неожиданно исчез, и в потоке новых талантливых юношей его имя как-то забылось, — продолжал Владимир Писаревский. — О нем ничего не было известно до Чебаркуля. И вот приезжающие в Москву тренеры и игроки как-то неожиданно заговорили о таланте, который заблистал всеми гранями на Урале. Как водится, его игра стала обрастать слухами. О том, что он может забить пять-семь шайб. Этому мало верили, в Москве-то паренька никто не видел». Но о Чебаркуле мы поговорим в следующей главе.
