На зеленых английских лугах круглый год привольно пасутся стада коров и овец, которым неведом кнут пастуха, так как свободу их ограничивает лишь живая изгородь. Этим, в представлении англичанина, породистый домашний скот отличается от диких зверей. И этим же, на их взгляд, то есть правами в рамках правил, личной свободой в пределах общественного порядка, цивилизованный человек отличается от дикаря. Именно на этой основе насаждается тезис о том, что понятие прав и понятие правил неотделимы друг от друга, что свобода личности и законопослушность представляют собой как бы две стороны одной медали.
«Бог и мое право» – гласит девиз на британском государственном гербе (по давней традиции он до сих пор пишется по-французски). Что касается Бога, то англичане вряд ли более религиозны, чем их соседи за Ла-Маншем, скорее – наоборот. Но вот обостренное сознание собственных прав действительно можно назвать английской чертой. Чтобы вести себя должным образом, гласит английская мораль, человек должен хорошо знать как касающиеся его правила, так и принадлежащие ему права.
Оказавшись в новой, непривычной обстановке, англичанин прежде всего стремится сориентировать себя относительно действующих в ней правил. Впервые переступив порог школы, фирмы, клуба, парламента, он думает не о том, как привлечь к себе внимание каким-то своеобразным поступком, а о том, как вписаться в сложившийся там порядок. Иными словами, он видит свою цель не в том, чтобы выделиться, а в том, чтобы уподобиться.
В детском гомоне на лужайках лондонских парков то и дело слышатся слова: «Это не честно! Так не играют!» Люди тут с малолетства привыкли инстинктивно обращаться к подобным фразам. Осуждая тот или иной поступок, англичанин прежде всего скажет: «Это не спортивно!» или «Это попросту не крикет». Дать понять человеку, что он нарушает правила игры, что он, стало быть, непорядочен, несправедлив, – значит предъявить ему самое серьезное обвинение.
Однажды из-за непредвиденной поездки по стране я не успел вовремя продлить свой железнодорожный билет (в отличие от авиационного, который выписывается на год, обратный билет на поезд, купленный в Москве, приходится каждые три месяца продлевать, доплачивая в Лондоне определенную сумму). Хотя я явился всего на пару дней позже, чем следовало, и кассир, и директор касс были в самом полном смысле слова неумолимы, то есть умолять их оказалось бессмысленно: «По существующим правилам просроченный билет считается недействительным и, стало быть, продлению не подлежит».
На счастье, я вспомнил, что, когда нужно было продлевать билет в прошлый раз, меня попросили зайти неделей позже, так как предстояло повышение железнодорожных тарифов и еще не было известно, какую следует брать доплату. Именно за это я и попробовал ухватиться:
– Если в прошлый раз оказалось возможным оформить продление моего билета позже положенного срока по особым обстоятельствам, касающимся железной дороги, я вправе ожидать, что это может быть сделано вновь в силу особых обстоятельств, имеющих отношение ко мне. Иначе – где же тут честная игра? Это, как у вас говорят, попросту не крикет…
К собственному удивлению, такая сугубо английская логика возымела действие. После продолжительных консультаций с вышестоящим начальством было сочтено, что прецедент, на который сослался клиент, может служить основанием, чтобы пойти ему навстречу. Зато без ссылки на принципы честной игры любые уговоры и просьбы сделать что-то в порядке исключения совершенно бесполезны. Бывает, примчишься в какой-нибудь музей в отдаленном городе, а служитель буквально перед носом запирает дверь.
– Очень прошу вас, пропустите меня хоть на полчаса. Поверьте, что у меня больше никогда в жизни не будет возможности попасть сюда…
Даже если подобные увещевания растрогают хранителя музея, он все равно холодно ответит:
– Весьма сожалею, но ничего не могу поделать. Не я ведь устанавливаю правила.
Услышав этот довод, англичане тут же смиряются с ним, ибо в глубине души убеждены, что никаких исключений действительно не может и не должно быть. Но не дай бог англичанину почувствовать себя как-то ущемленным в том, что он считает не привилегией, а правом. Он тут же превращается в гневного требователя.
Помню, как, прилетев однажды в Лондон из Дублина, мне пришлось вместе с другими пассажирами ждать четыре минуты, пока пришел чиновник паспортного контроля. Толпа готова была растерзать его на части.
– Нас здесь двадцать шесть человек, и вы обокрали нас в общей сложности на сто четыре минуты, – ледяным тоном отчитывал клерка представительный джентльмен, постукивая своим зонтиком.
Англичанин соблюдает те или иные правила не ради блюстителей порядка и не потому, что иначе может подвергнуться наказанию. Он поступает так, будучи убежденным, что от этого выигрывает как он сам, так и окружающие. Самая наглядная иллюстрация этого – уличное движение в Лондоне. Кроме автоматических светофоров и белых полос на асфальте, его вроде бы никто не регулирует. Полицейских регулировщиков практически нет. Случаи, когда патруль остановит водителя за нарушение правил, бывают крайне редко. И тем не менее на улицах Лондона царит порядок. Его начинаешь по достоинству ценить, оказавшись на несколько дней в Дублине или Париже.
Мало сказать, что водители неукоснительно соблюдают правила, даже когда им представляется возможность безнаказанно их нарушать. Они к тому же проявляют отменную предупредительность друг к другу, завидную сдержанность и терпимость к тем, кто допустил оплошность и невольно стал помехой для других. Увидев машину, которая дожидается возможности выехать из боковой улицы на главную, английский водитель сочтет долгом притормозить и мигнуть ей фарами. Это означает: «Хоть право преимущественного проезда принадлежит мне, я как привилегию уступаю его вам». В ответ положено с благодарностью поднять ладонь и без промедления воспользоваться оказанной услугой.
Когда какой-нибудь иностранный турист застревает на лондонском перекрестке, не зная, куда и как ему поворачивать, преграждает дорогу сразу двум автомобильным потокам, никто не торопит его, как в Париже, возмущенными гудками, не вращает указательным пальцем, приставленным к виску. Все вокруг проявляют сдержанность, понимание, готовность прийти на помощь. И, поездив по Лондону год-два, начинаешь получать удовлетворение не только от того, что тебе уступают дорогу другие, но и от собственной снисходительной галантности к какому-нибудь старику за рулем фургона.
Англичанина можно назвать человеком непокладистым. Однако английской толпе присуще врожденное чувство общественного порядка. Диву даешься, как дружно и быстро повинуется она безмолвным жестам нескольких полицейских, когда нужно освободить проход для какой-нибудь торжественной процессии. Можно ли представить себе, чтобы на бейсбольном матче в США или на велогонках во Франции кассир пропускал людей на трибуны без билетов, с тем чтобы они могли выбрать себе место по своему вкусу и уже потом вернуться, чтобы оплатить его. А на стадионе «Лордз», который считается меккой английского крикета, такое возможно, даже когда желающих посмотреть финальную игру втрое больше, чем билетов.
