После Путешественника выступил Штеккер. Окинув зал своим холодным взглядом обывателя-брандербуржца, но обращаясь тоже непосредственно к Генрици, он сказал:
– Я считаю, что подстрекательские антиправительственные речи наносят вред антисемитическому движению, которое благодаря нашему кропотливому труду все более и более поддерживается правительственными кругами и царствующими династиями. Если мы хотим побудить правительство к ограничительным мерам против евреев, то должны воздержаться от всего чрезмерного.
– Народ не может ждать, – выкрикнул Иштоци, – пока правительство поймет его нужды… Сам народ должен подняться на защиту против организованной эксплуатации его евреями…
Снова возник шум, и в этом шуме, не знаю, заметил ли кто-либо из присутствующих следующие слова Генрици:
– Истинное решение еврейского вопроса дал Дюринг. Оно в социальном государстве, в социальной экономике и в социальной культуре…»
VII
Поскольку главный вопрос, который в настоящее время дискутируется на конгрессе – экономический, то есть засилье евреев в экономической сфере, мы рассмотрим воззрения теоретика социалистического антисемитизма Евгения Дюринга на экономические проблемы и его положительные экономические идеалы в социалитарном государстве, свободном от капитализма вообще и от еврейского капитализма в особенности. Впрочем, расовый социализм Дюринга возможно проанализировать особенно тщательно в его полемике с классовым социализмом Маркса – Энгельса, поскольку они с разных сторон рассматривают одно и то же. Ну, прежде всего, воззрения обоих направлений в социализме на капитал. Дюринг утверждает, что любая сумма, достигшая определенного уровня, м о ж е т превратиться в капитал. В этом «м о ж е т» принципиальная разница меж двумя социалистическими воззрениями на капитал. Для того чтоб это понять, призовем опять на помощь Энгельса, в изложении которого Маркс становится более ясен, чем в своем собственном изложении. А для понимания сущности капитала Энгельс в свою очередь призывает на помощь не более не менее как французского императора Наполеона и его представления о сражении дисциплинированной французской кавалерии с лучшей в единоборстве, но недисциплинированной конницей мамлюков: «Два мамлюка, безусловно, превосходили трех французов, сто мамлюков равны по силе ста французам, триста французов обычно одерживали верх над тремястами мамлюков, а тысяча французов всегда побивала тысячу пятьсот мамлюков».
Далее Энгельс пишет: «Подобно тому как у Маркса определенная, хоть и меняющаяся минимальная сумма меновой стоимости необходима для того, чтоб сделать возможным ее превращение в капитал, точно так же у Наполеона определенная минимальная величина конного отряда необходима, чтоб дать проявиться силе дисциплины, заложенной в сомкнутом строе и планомерности действия, и чтобы эта сила дисциплины выросла до превосходства».
Иными словами, если Дюринг видит в капитале только количество, которое проявляет себя с помощью аморальных средств, то Маркс видит в капитале количество, переходящее в качество при помощи экономического умения. Капиталист выступает в качестве экспроприатора частной собственности, основанной на собственном труде, и таким образом происходит концентрация капитала в немногих руках и концентрация неимущих масс в городах. Социалист Дюринг считает это аморальным. Однако, как пишет Энгельс:
«Эта апелляция к морали и праву в научном отношении нисколько не продвигает нас вперед». Далее, правда, делая полшага навстречу Дюрингу, Энгельс пишет: «В нравственном негодовании, как бы оно ни было справедливо, экономическая наука может усматривать не доказательство, а только симптом». В том, что даже эти полшага навстречу Дюрингу опасны, мы убеждаемся сразу, ибо Энгельс пишет (и как мы, жители XX века, теперь уже знаем, не без основания пишет): «Мы едва ли ошибемся, если скажем наперед, что Дюринг (и дюрингианцы, добавим от себя) политическую экономию в конце концов сведет к окончательным истинам в последней инстанции, к вечным естественным законам, к тавтологическим, абсолютно бессодержательным аксиомам – и в то же время все положительное содержание политической экономии протащит с черного хода».
Что же тащит с черного хода расовый социализм Дюринга?
«Такие учреждения, как рабство и наемная кабала, к которым присоединяется их близнец – насильственная собственность, должны рассматриваться как формы социально-экономического строя, имеющие чисто политическую природу».
«Это положение, – полемизируя с расовым социалистом Дюрингом, пишет классовый социалист Энгельс, – играет роль фанфары, которая, подобно вагнеровскому лейтмотиву, должна возвестить нам выступление двух пресловутых мужей». О двух пресловутых мужах Дюринга, символизирующих нравственного юберменша и нравственного унтерменша, мы уже немало слышали на конгрессе, когда речь шла об арийце-христианине и семите-еврее. Но специально остановимся на них, когда будем разбирать представление о морали и праве в социалитате, которое иллюстрирует этими двумя мужами расовый социализм Дюринга. Что же касается положения о насильственной собственности, то, по Энгельсу, оно «представляет собой еще нечто большее – оно образует основную тему всей дюринговской книги». Вместе с тем мы подходим к одной из самых важных тем книги самого Энгельса, понимание которой было бы затруднительно без такого инструмента, как полемика между двумя формами социализма – расового и классового. Энгельс ясно заявляет: «Насилие только охраняет эксплуатацию, но не создает ее… Отношение капитала и наемного труда возникло чисто экономическим путем, а вовсе не путем насилия». Таким образом, прибавочная стоимость как основа капиталистической эксплуатации признается обоими социализмами. Но Дюринг считает, что она возникла путем простого насилия и в любой подходящий момент может быть отнята насилием. Энгельс тоже считает, что прибавочная стоимость может быть отнята насилием, но лишь когда в недрах капитализма для этого созреют экономические условия. Несколько ниже мы остановимся на том, что означает определение Энгельса об экономических условиях перехода от капитализма к социализму. Сейчас мы лишь приведем основной аргумент Энгельса против понимания теоретиком расового социализма Дюрингом частной собственности вообще и капиталистической в особенности как результата насилия и грабежа. «Он тем самым переносит всю теорию распределения с экономической почвы на почву морали и права, то есть из области прочных материальных фактов, в область более или менее шатких мнений и чувств. Ему, таким образом, нет больше надобности исследовать или доказывать, а достаточно только очертя голову пуститься в декламацию…»
(Добавим от себя: такой «нравственно-моральной» антикапиталистической и антисемитской декламации мы уже слышали на разбираемом нами конгрессе немало.)
«…Очертя голову пуститься в декламацию – и вот он уже выдвигает требование, чтоб распределение продуктов труда совершалось не сообразно его (распределения) действительным причинам, а в соответствии с тем, что ему, г-ну Дюрингу, представляется нравственным и справедливым. Однако то, что представляется справедливым г-ну Дюрингу, отнюдь не есть нечто неизменное, а следовательно, весьма далекое от того, чтоб быть подлинной истиной, ибо подлинные истины, по заявлению самого г-на Дюринга, «вообще неизменны»… Если бы наша уверенность относительно надвигающегося переворота в современном способе распределения продуктов труда, с его вопиющими противоположностями нищеты и роскоши, голода и обжорства, опиралась только на сознание того, что это распределение несправедливо, то наше положение было бы незавидно и нам пришлось бы слишком долго ждать».
