– О русских народных антиеврейских выступлениях лучше всего расскажет Надежда Степановна, – сказал я, – это первая сознательная женщина-антисемит… Она специально посещала места народных выступлений.
– Завтра, – сказал Иштоци, – после второго чтения Манифеста, я внесу резолюцию о международном сочувствии русским христианским братьям в их борьбе с евреями.
– От этих ваших слов, Виктор, – сказал я, не в силах скрыть волнение, – меня еще больше охватывает радость и счастье от того, что я русский, ариец, христианин, ваш брат по расе, – и в едином порыве мы горячо пожали друг другу руки, как бы благословляя друг друга на спасительную антиеврейскую миссию, которую каждый должен был выполнить в своей стране и в христианском мире в целом.
XIII
И действительно, следующий день конгресса можно с полным правом назвать русским днем. Окончив вторично чтение «Манифеста», выждав, когда стихнут аплодисменты, такие же горячие, как и после первого чтения, Иштоци не ушел с трибуны, а сказал:
– Господа, мы, антисемиты средней Европы, верим, в противоречие с почти всей печатью своих стран, что антиеврейские беспорядки в России произошли не от злокачественности или варварской жестокости русского народа и не от возбуждения их русскими общественными патриотическими деятелями, как это твердит либерал со слов еврейских журналистов и ораторов, а от действий самих евреев. Вчерашние события у нас в Пресбурге только подтверждают это…
Тут же Генрици, пламенный трибун, ученый-философ, внес в эти замечательные слова Иштоци конкретность и окончательную ясность.
– Если мы не примем меры, – сказал он, – чтоб сделать евреям пребывание среди нас неприятным и неприбыльным (ungemütlich und unrentabel), то нам всем, подобно венграм, придется последовать примеру наших русских братьев, которые вынуждены открытою силою отвоевывать от евреев свою родную землю!
При этих словах вся зала потряслась от рукоплесканий и восторженных возгласов. Мы, делегаты русских антисемитов, встали, несколько растерянные и смущенные, но полные гордости за свою отчизну и свой народ, которому аплодирует Европа, приветствуя его самоотверженность в борьбе с общим еврейским врагом. У Павла Яковлевича и Путешественника на глазах были слезы, Надежда Степановна открыто плакала от восторга, даже я, человек более остальных рациональный, хладнокровный, приложил платок к углам глаз.
– Господа, – начала свое выступление Надежда Степановна, – при посещении мест народных выступлений во всех четырех губерниях еврейского царства нам пришлось столкнуться с большими трудностями, о которых я хочу сообщить делегатам конгресса и публике. Сотни арестов, произведенных властями, кладут печать молчания на людские рты. Люди словно забыли, отчего пороли еврейские перины и почему евреи так противны и ненавистны им. Дело в том, что власти воспользовались антиеврейскими выступлениями народа, чтоб расправиться с теми, кто им не угождает и перед ними не раболепствует. Признаюсь, мне самой пришлось покинуть пределы дорогой моей русской отчизны именно после этой поездки и открытого заявления протеста губернатору… Вот записи разговоров и впечатлений, сделанные прямо по свежим следам, – Надежда Степановна развернула клеенчатую тетрадь и прочла:
– Разговоры в народе: «Ну, Ивана схватили, несдобровать молодцу, жиды его давно недолюбливают… Петрова под арест взяли. Вспомнили, как два года назад исправнику нагрубил, Пинскому, богатому жиду, свиное ухо показал».Так власти сами рвут связи с народом и вселяют в народ недоверие к себе… Хлеб и вода в остроге, сечение гуртом, военный суд – вот чем ответили власти христианам в их борьбе с евреями… Если пройти по городу, где произошли бескровные расправы с евреями и кровавые с народными бунтовщиками, то услышишь всякое. Одни говорят: «Бесполезно разорять жидов, они убытки втрое взыщут». Другие говорят: «Разве дома еврейские виноваты? Жидов, вот кого надо бить». Третьи шутят: «Глупый мы народ, даем жидам случай новые перины шить». А есть шутники, которые говорят: «Просто совестно за наш город. Везде бьют, а у нас тихо, точно мы глупее других».
Когда я перевел эти народные слова, приведенные Надеждой Степановной, в зале раздался смех и веселые аплодисменты. Вдохновленная подобным приемом, Надежда Степановна продолжала чтение своих записок:
– Еду на извозчике. Возница со смехом указывает на один из домов с выбитыми окнами: хозяйскую дочку вместе с фортепьяной выбросили… Это гинзбурговские… Тут такая музыка шла… Ай, жги, говори… Перины пороть – дело привычное, а жидовскую фортепьяну в окно – это, скажу по совести, удовольствие… Гинзбург обманом взял у солдата закладную… – Значит, солдат и привел? – спрашиваю. – Зачем, – поясняет извозчик, – все знают, как этот дом Гинзбургу достался… А вон тот, где крыша рухнула, жиды зажигать хотели. Зуб за зуб по-жидовски, значит… Татарина-огородника дом… Жиденята у него овощи крали, он их высек, они его и спалили… – А почему же не судили еврея за поджог, – спрашиваю. – Их осудишь, – с недоверием говорит извозчик, – да и доказательств не было. – Так, может, не евреи спалили, – задаю испытывающий вопрос. – Ну как же не евреи, если ночью загорелось… С сарая загорелось… – Значит, татарин привел? – Нет, татарин уехал в свою сторону. Мы сами жидам этот грех вспомнили. Старый жид плакать. Вот смех. А ему в ухо да в ухо…
Когда Надежда Степановна закончила чтение своих записок, встал Павел Яковлевич и сказал:
– Из всех приведенных здесь фактов, господа, не следует делать вывод, что русский народ – враг царя и властей. Он выступает против тех или иных правительственных чиновников лишь там, где эти чиновники, связанные взятками с еврейскими гешефтмахерами, действуют в защиту своих антинародных интересов вместе с евреями. Но и тогда народ помнит о государе. Известен такой случай: когда толпа ворвалась в дом богатого еврея, где висел портрет покойного государя Александра II, то она стала громить лишь после того, как портрет был снят со стены и передан на хранение дворнику. К тому ж сообщения о грабежах преувеличены. Толпа громила, но не крала. Надо, однако, признаться, что бабы действительно шли за толпой и брали… Когда им активисты пытались разъяснить неправильность поведения, они отвечали: зачем зря добру пропадать… Конечно, повторяю, мы не одобряем положения, когда каждый, взяв в руки палку, становится капралом. Но войск было мало, а юнкера были заняты экзаменами. Тем не менее во время особенно, казалось, сильных беспорядков избито было не более тридцати человек, убито пять. Незначительное количество избитых и убитых объясняется тем, что евреи, благодаря своей пантофельной тайной почте и всемирному своему израильскому союзу, были заранее предупреждены и мгновенно прятались, кто в погреб, кто на чердак, кто вовсе выбирался из города. А теперь, когда все стихло, вернулись и опять запрудили улицы… Что касается еврейских детей, то они практически не пострадали. Дети с чрезвычайной осторожностью выводились и выносились из домов с помощью родителей, прежде чем имущество евреев, да и самих евреев-родителей, начинали бить и громить…
Надо заметить, что если выступление Надежды Степановны был пламень, то выступление Павла Яковлевича – лед, как это вообще водится в их взаимоотношениях. Выступление Павла Яковлевича было более умеренным, но и менее живым и ясным. Чувствовалось, что говорит он с чужих слов либо по несвежим своим впечатлениям. Тем не менее оба выступления дополнили друг друга и позволили сделать Генрици вывод:
