В феврале товарищи поздравили ее с днем рождения — двадцать семь лет. Собрались после ужина в больничной палате, устроили ночное чаепитие с сушками. Шутили, смеялись.
— Девушка на выданье, — обнимала ее за плечи Дина Пигит. — Женихи на воле ждут не дождутся.
— Скажете, — усмехалась она. — Перестарка. Зубы крошатся.
— Зубы подлатаем.
В разгар вечеринки в дверь осторожно постучали, вошел санитар с подносом в руках. Легкий переполох, посетительницы привстали с мест.
— Спокойно, гражданки ссыльнокаторжные! — санитар поставил на стол пышный каравай с изюмом. — От их высокоблагородия господина начальника тюрьмы. Презент имениннице… Желаю здравствовать, — попятился к выходу. — Потише только, если можно.
«От начальника тюрьмы? Ей? Поздравление? Чудеса в решете!»
Что-то не очень понятное происходило в последнее время в Акатуе. Тюремщики — надзиратели, санитары, конвойные — обрели странным образом одинаковое выражение лиц: крайней озабоченности. Перестали словно бы по рассеянности замечать мелкие нарушения, делали поблажки в вопросах, ранее не подлежавших обсуждению, некоторые стали даже первыми здороваться.
— Зашевелилось что-то на воле, — обмолвилась при встрече Вера Штольтерфот. — Жди перемен.
И впрямь — зашевелилось. В Акатуй, минуя цензуру, поступали невероятные сообщения. В Петрограде уличные манифестации под антивоенными лозунгами, стачки, забастовки, брожение среди военных. От прежней ура-патриотической настроенности — ни следа. Государственная власть дискредитирована громкими скандалами, трещит по швам, разваливается. Дума практически парализована, в правительстве чехарда: сменяются беспрестанно министры, один другого хуже и некомпетентней. Изолированный в своем поезде в Ставке Николай Второй, принявший на себя роль верховного главнокомандующего, не принимает по существу участия в управлении страной. Во дворце командует пьяница-растрига Распутин, ползут слухи об измене в пользу германцев императрицы Александры Федоровны. Обстановка накалена до предела, вот-вот взорвется…
Зима тысяча девятьсот семнадцатого года в Забайкалье выдалась бесснежной, лютой. Раскачивались по ту сторону тюремного забора, скрипели на пронизывающем ветру лиственницы, носились в мглистом полусвете дня растрепанные вороны. Стены камер промерзали насквозь, внутри — топи, не топи — зябко, стынут руки. Набивались вечерами в их с Сашей больничную палату (начальство делало вид, что не замечает), сидели у огня, подбрасывали поленца в печурку, терли глаза от едкого дыма. Говорили до полуночи, до рассвета. Теперь уже никаких сомнений: страна на пороге революции. Только бы не сплоховали, как в девятьсот пятом, не дали властям времени опомниться. Забыли о разногласиях, партийных платформах. Главное сейчас — навалиться всем миром, победить.
— Господи, неужели доживем, будем нужны? А?
— Доживем, товарищи! Пригодимся. С нашим-то опытом борьбы. Давайте тихонько, а?..
…«Славное море — священный Байкал, славный корабль — омулевая бочка. Эй, баргузин, пошевеливай вал, молодцу плыть недалечко»…
«…Вв-ыи-ииии! — подпевала из-за стен людским голосам забайкальская метелица. — Вввыыыииии!»
События нарастали, катились снежным комом. Что ни неделя — очередная сногсшибательная новость. Убили Распутина, в оппозиции к царю даже великие князья. В столице всеобщая забастовка, не работают заводы и фабрики, число бастующих превышает двести тысяч человек. Солдаты отказываются стрелять в манифестантов, поворачивают оружие против полиции и карателей-казаков. Восстал Балтийский флот и практически весь петроградский военный гарнизон. Большая часть города в руках восставших, на улицах и площадях баррикады, с обеих сторон есть убитые и раненые. Создан Петроградский городской Совет рабочих и солдатских депутатов, следом — Временный комитет Государственной Думы во главе с князем Львовым.
Царь отрекся от престола в пользу младшего брата Михаила. Объявлена всеобщая амнистия политзаключенным — ура!
«Мамэле, папэле, я на свободе», — полетела за океан каблограмма.
1917 год.
Из дневника великого князя Андрея Владимировича:
ФЕВРАЛЬ:«В общем, картина рисуется следующим образом. 26 февраля, когда в Думе был получен указ о роспуске, Дума решила не расходиться и обсудить создавшееся положение. Одновременно с этим на улице шла стрельба. По частным сведениям, казаки и семеновцы не пожелали стрелять в толпу, преображенцы же остались верны. Дума немедленно перетянула к себе те части, которые не желали стрелять в толпу, и получилось часть войск за Думу. Затем Родзянко отправил две телеграммы — одну Государю, другую главнокомандующим. Не получая никакого ответа из ставки, Дума решила образовать Временное правительство из разных лиц и приступила к аресту всех настоящих и части бывших министров».
Телеграмма председателя Государственной Думы М.В. Родзянко царю:
26 ФЕВРАЛЯ, ПЕТРОГРАД: «Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца».
Из дневника великого князя Андрея Владимировича:
ФЕВРАЛЬ:«С арестом всего правительства и захватом центральных учреждений, почты и телеграфа получилось сразу впечатление по всей России. Посылаются телеграммы, угодные Временному правительству, и ничего больше. Однако жандармы знают, что Родзянко, не получая ответа из ставки, обратился к великому князю Николаю Николаевичу и завязалась переписка, из которой можно понять, что Государь предлагал подавить бунт в Петрограде военной силой, но будто бы Николай Николаевич нашел, что эта мера опоздала. Что произошло в самом Петрограде, неизвестно, по газетам видно, что улица взяла власть в свои руки и вопрос из Думы перевалил на улицу. Список лиц, ставших во главе правительства, вряд ли вызовет удовольствие во всей России. Они достаточно опротивели всем, и можно ожидать, что это новое правительство встретит всеобщий отпор при условии, что государство крикнет клич по всей России. Народу надо за кем-нибудь идти. Кто сильнее, тот и прав в данную минуту. Лишь слабость может погубить дело. Нужна твердая власть, решительная и безбоязненная. Паралич центральной власти, вызванный поголовным арестом, остановит временно государственный механизм, и новым случайным лицам не так легко удастся восстановить нормальный порядок в короткое время. Здесь, например, власти, получая телеграммы за подписью Родзянко, исполнять их не желают. «Что это за самозванцы, — говорят они, — мы им не слуги». Повторяю одно: мы не знаем, что делается в данное время. Возможно, что приняты меры, но какие, бог весть. Да ужасное, позорное время переживаем. Нет слов описать что пережили мы за этот день. Но еще ужаснее, что мы предвидели наступление катастрофы, предупреждали — нас не слушались и докатились. Если вдуматься хотя бы в тот факт, что императрица должна была вступить в переговоры с Временным правительством, это достаточно ярко. Судьба. Прямо не верится, что такие вещи могут быть и во время войны. Стыдно за всех».
