Что происходило потом, она помнила смутно. Все смешалось, было в тумане: кондитерская под полосатой маркизой, сновавший между столиками половой с напомаженными усиками, пирожное эклер на блюдечке, Виктор о чем-то ее спрашивал, шутил. Повторил несколько раз: «Не робей, я не страшный». Она поправляла плечики, отвечала невпопад. Уронила с ложечки комочек эклера на подол. Сидела в напряжении, соображала, как быть: ухватить пальцами? стряхнуть незаметно на пол?
На выходе он крикнул лихача, подсадил в пролетку. Коляска неслась по булыжнику, их подбрасывало на сиденьи, кидало друг к дружке. Он обхватил ее за плечи, стал жадно целовать — в губы, глаза, в вырез платья. Она вырывалась, говорила: «Что вы, Витя! Не надо!» Он не слушался, прижимал все сильнее. Было трудно дышать, коляску заваливало, в какой-то миг она почувствовала, что лежит у него на груди — он притих, гладил осторожно ее волосы, целовал в пробор…
— Я уезжаю, — шепнул перед домом. — На два дня. Приходи вечером в ореховую рощу. В среду, в восьмом часу… Фейгеле! — окликнул, когда она спускалась по ступеньке. — Книжка! Забыла?
Протянул купленного «Дубровского».
— Трогай! — крикнул лихачу.
Невозможно поверить: у нее взрослый кавалер! Красивый, сорит деньгами, не чета какому-то Шмуэлю. Перед глазами его лицо, выражение глаз, когда он обнимал ее в коляске.
Она только что встала, стоит у окна, вглядывается в зеркальце, проводит пальцами по припухшим губам. Господи, уродина! Нос этот невозможный, румянец на щеках — деревня и деревня. Кто с такой захочет водиться?
«Белил у Людмилы попросить, — является мысль. — Неловко зайти, дуется по-прежнему».
Горничная наговорила ей ввечеру с три короба. Что вольничает не по годам, не блюдет себя, доверяет мужикам. У тех ведь одно на уме. Оглянуться не успеешь, как надуют в подол…
Ну ни глупости! Витя разве такой? Глаза ведь не врут!
Думала и раньше о мужчинах — по-всякому. Стеснялась, гнала нехорошие мысли. Прошлой осенью, на свадьбе сестры, танцевала во дворе в паре с одним из братьев-близнецов Ханелисов — Гидоном. Он ее пригласил, когда она стояла в толпе гостей, слушала нанятых отцом клейзмеров из соседнего штетла. Заиграли «Тум-балалайку», гости стали выходить по одному на середину поляны, браться за руки — великан Гидон ухватил ее неожиданно под мышки, увлек в середину круга. Они переступали ногами в такт музыке, кружили в хороводе, он временами подбрасывал ее, ухватив за талию — легко как пушинку, выкрикивал весело: «Оп-ля!», ловил на лету. Она чувствовала сильные его руки, плечи, мускулистую грудь. Смущалась всякий раз, потом встретивши на улице, опускала глаза. Чувство со временем прошло, но посватайся он тогда, ни минуточки бы не раздумывала, пошла за него не колеблясь…
— Фейга, проснись! — покрикивает из-за строчащей машинки Меланья Тихоновна. — Что с тобой? Спишь на ходу!
Ворчит незлобно, заставила перешить именной вензель на покрывале: не те, оказывается, взяла нитки.
Ночь напролет она читала «Дубровского». Утирала слезы: до чего жалостливо, чувствительно! «Вот она, разгадка! — думала. — Недаром он выбрал именно эту книжку».
Приоткрывалась завеса над тайной его жизни. Никакой он не бандит — из благородной семьи. В грабители пошел, чтобы отомстить за что-то богатеям. Веселый нрав, бесшабашность — маска. Одинок, несчастлив, никому не нужен. Сердце разрывалось от желания ему помочь, утешить…
В ореховую рощу она пришла задолго до назначенного срока. В дареном платье, белых чулочках на подвязках, новой соломенной шляпке, купленной на ярмарке. Чувствовала себя Машей, явившейся на свидание с Дубровским к заветному дубу. Прогуливалась между деревьями, срывала тонкие веточки колокольчиков в зарослях бурьяна.
Он появился со стороны оврага. В запыленных сапогах, мокрой от пота рубахе. Озирался воровато по сторонам. Схватил за руку, потащил по тропинке в глубину рощи.
— У меня мало времени, — шепнул. — Как ты? Скучала? За тобой никто не шел?
Толкнул легонько в грудь — она не удержалась, села с размаху на травянистый пригорок, заулыбалась.
— Я, Витя, книжку вашу прочла, — сообщила. — Понравилась очень. Такая печальная…
Он не дал ей договорить. Схватил за плечи, навалился всей тяжестью, стал задирать подол платья, нижнюю юбку. Она упиралась, пробовала его оттолкнуть, удерживала панталончики — тщетно!
— Ноги раздвинь! Ну! — выдохнул он ей в лицо.
Толкнулся с силой в промежность — раз и другой.
Она охнула от боли, впилась ноготками пальцев ему в шею.
1904 год: газетная хроника
Апрель:
«Русское слово»:
ЛОНДОН (ТАЙМС). «Во время сражения в Чион-Чжу русские, несмотря на численный перевес японцев, удерживали свою позицию в течение нескольких часов. По общему мнению, русские храбро сражались и после боя отошли к северу, унося с собой убитых и раненых. Японцы заняли город, но не пытались преследовать русских».
КИШИНЕВ. «После Пасхи из Кишинева выехало в Калифорнию 51 еврейское семейство, чтобы заняться там земледелием. Еще несколько месяцев тому назад семейства эти отправили в Сан-Франциско уполномоченных, которые приобрели там очень удобный участок земли в 1200 десятин».
«Гражданин»:
ОДЕССА. «Сегодня в 4 часа дня прибыл пароход «Малайя» с командами «Варяга» и «Корейца». После восторженной встречи в карантинной гавани отслужен молебен на площади возле думы. Угощение нижним чинам в Сабанских казармах, а офицерам — в юнкерском училище».
ИТАЛИЯ, МИЛАН. «Фрески Леонардо да Винчи «Тайная вечеря» скоро совершенно исчезнут. Миланские власти ходатайствуют о реставрации этого художественного шедевра».
ЛОНДОН (ПО ТЕЛЕФОНУ). «Сеульский корреспондент Daily Telegraph сообщает, что японский флот по-прежнему стережет Порт-Артур; японцы высказывают надежду, что им удастся блокировать порт, когда установится более благоприятная погода и оборонительные силы порта будут ослаблены».
МОСКВА. «Максим Горький закончил новую драму и сейчас работает над окончательной отделкой некоторых деталей. Как сообщают петербургские газеты, М. Горький живет сейчас в Сестрорецке. Художественный театр надеется получить рукопись пьесы к концу Фоминой недели».
Май:
«Новости дня»:
МОСКВА. «В городе масса заболеваний инфлуэнцой. На этот раз болезнь имеет особую форму, она сопровождается поражением мышечных нервов; больные лежат без движения, и малейшая попытка тронуться причиняет страшные страдания».
ПЕТЕРБУРГ. «Вчера по случаю высокоторжественного дня рождения Его Императорского Величества Государя Императора Николая Александровича город с утра разукрасился флагами. Во всех храмах столицы были совершены по окончанию литургии молебствия о здравии Его Величества и всего Царствующего Дома. Особою торжественностью отличались богослужения в Успенском соборе».
