Предсовнаркома В. Ульянов (Ленин)».
Телефонограмма в Московский Совет:
6 ИЮЛЯ. «Передать во все комиссариаты города и пригорода в окружности 50 верст: пропускать кроме автомобилей народных комиссаров, еще автомобили боевых отрядов. Задерживать все автомобили Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, арестовать всех левых эсеров, членов этой комиссии, особенно Закса и Александровича. Сомнительных по партийной принадлежности привозить в Кремль на выяснение.
Председатель Совнаркома Ленин».
До победы, казалось, рукой подать. Матросы поповского отряда заняли центральный почтамт, телеграф, типографию в Ваганьковском переулке. К эсеровскому полку ВЧК присоединился расквартированный на северных окраинах столицы батальон полка имени «Первого Марта» — силы восставших составили тысячу восемьсот штыков, восемьдесят сабель, четыре броневика, восемь орудий — троекратный перевес над верными большевикам воинскими подразделениями. Попов, однако, и другой военный руководитель восставших, военный комиссар Московского района Юрий Саблин, медлили, ожидали личной директивы Спиридоновой арестовать московское правительство — пойти на подобный шаг она не решалась, время шло, эсеровские части, занявшие обширный район столицы от Чистых прудов до Яузского бульвара, бездействовали, что было на руку растерявшимся поначалу большевикам — Ленин метал громы и молнии, слал телефонограммы, требовал решительных действий, смещал и назначал то одних, то других руководителей ненадежного ВЧК — оставшиеся верными большевистскому руководству войска подтягивали тем временем на руках к линии противостояния артиллерию Первой латышской батареи, открыли по мятежникам шквальный огонь, забрасывали с близкого расстояния гранатами.
Убедившись в невозможности обороняться, восставшие начали отступать по Владимирскому тракту, к утру седьмого июля мятеж был подавлен. Мария Спиридонова и четыреста пятьдесят эсеровских делегатов съезда были арестованы, нескольких схваченных участников мятежа, среди них заместителя Попова по линии ВЧК Александровича и четырнадцать чекистов, расстреляли.
Из правительственного сообщения:
7 ИЮЛЯ. «Контрреволюционное восстание левых эсеров в Москве ликвидировано. Левоэсеровские отряды один за другим обращаются в самое постыдное бегство. Отдано распоряжение об аресте и разоружении всех левоэсеровских отрядов и прежде всего об аресте всех членов центрального комитета партии левых эсеров. Оказывающих вооруженное сопротивление при аресте расстреливать на месте. Рабочие и красноармейцы призываются к бдительности. Мобилизация сил должна продолжаться. Все до единого члены левоэсеровских отрядов должны быть обезврежены».
Телефонограмма в Московский совет:
7 ИЮЛЯ, 1 ЧАС ДНЯ. «Предписывается всем районным Советам и рабочим организациям немедленно выслать как можно больше вооруженных отрядов, хотя бы частично рабочих, чтобы ловить разбегающихся мятежников. Обратить особое внимание на район Курского вокзала, а затем на все прочие вокзалы. Настоятельная просьба организовать как можно больше отрядов, чтобы не пропустить ни одного из бегущих. Арестованных не выпускать без тройной проверки и полного удостоверения в непричастности к мятежу.
Ленин».
Из дневников поэтессы Зиннаиды Гиппиус:
«Было очень глупое «восстание» левых эсеров против собственных (!) большевиков. Там и здесь постреляли, пошумели, Маруся (Спиридонова) спятила с ума, — их угомонили, тоже постреляв, потом простили, хотя ранее они дошли до такого «дерзновения», что убили самого Мирбаха… У нас вспыхнула неистовая холера. В Петербурге уже было до 1000 заболеваний в день».
Кремлевские Шекспиры
Осторожный стук в плотно прикрытую дверь:
— Разрешите?
— А, Яков Михайлович. Милости прошу!
Сидящий за дубовым столом хозяин просторного кабинета в жилете нараспашку улыбается посетителю.
— Не спится? Чайку не хотите? Только что принесли…
— Спасибо, на ночь не пью.
— И правильно делаете. А я пью. Э-эх… — Косится глазом на кипы бумаг, разбросанные по зеленому сукну столешницы. — Разве без чая этот Монблан одолеешь… Как Андрюша?
— Спасибо, Владимир Ильич, растет.
— Сколько ему уже?
— Восемь исполнилось.
— Надо же! Вчера вроде бы только поздравляли с первенцем — время летит… Что-нибудь неотложное, Яков Михайлович?
— Да нет. Мысли кой-какие.
— Тогда сюда пожалуйте, — жест рукой в сторону лоснящегося кожей павловского дивана в полстены. — Мысли, они покой любят. Как хорошо думалось когда-то в туруханской ссылке, помните? Тайга вокруг на сотни верст… вы садитесь… тишина вселенская…
— Волки по ночам воют.
— Выли, серые разбойники. Но не с эсеровских трибун. Что творят, а, мерзавцы! Истеричка эта крикливая. Нашла время…
— Я как раз об этом, Владимир Ильич. Вот, посмотрите, — протянул извлеченные из кармана пиджака несколько листков.
— Ну-ка, ну-ка, что тут у вас… — хозяин кабинета углубился в чтение.
Тщедушный, в пенсне, ночной посетитель прошел по паркету к высокому окну с отогнутыми шторами. Смотрел на темную громаду Чудова монастыря, спящее по ту сторону зубчатых кремлевских стен Зарядье.
— Архилюбопытно! — вскричали у него за спиной. — Ей-ей не ожидал! Политический театр! Да вы, батенька, у нас Шекспир. Очень, очень занятно, удивили… Покушение, говорите? На Ленина?
— Инсценировка, Владимир Ильич. Время исключительно подходящее. Чтобы похоронить окончательно оппозицию…
— Слушаю внимательно!
— Замысел несложен. Специально отобранная группа чекистов под видом недобитых эсеров разыграет покушение на вождя революционного народа.
— То бишь на меня? Замечательно! Дальше.
— Покушение не удастся — вождь останется жив.
— Та-ак, неплохо…
— …Революционный народ в справедливом гневе требует ответить на вылазку террористов собственным красным террором.
— Ага, народ. Замечательно!
— Мы не желали крови, нас вынудили пойти на крайние меры. И мы на них идем. Руки у нас развязаны, сметаем с пути заговорщиков, принимаемся за своих.
— Конгениально!
— Есть предел терпению, Владимир Ильич. Не мне вам говорить, сколько вокруг собственных негодяев — в том числе под боком, в Кремле. Спят и во сне видят, как бы убрать с дороги машиниста октября.
— Ну, это вы слишком — «машиниста октября». А вообще Шекспир, Яков Михайлович, Шекспир! Савинков с его талантом рядом с вами ягненок… Я денек-другой обмозгую вашу идею, хорошо? Был не раз мишенью для врагов, но в подобной роли, признаться… Может, по махонькой, а? У меня шустовский коньячок припрятан. В несгораемом шкафу держу, — коротко засмеялся, — подальше от глаз Надежды Константиновны.
