В 1923 году, уже женившись на Эльзе, Эйнштейн влюбился в свою секретаршу, Бетти Ньюман. Судя по недавно обнаруженным письмам, это был серьезный и страстный роман. Той осенью, во время визита в Лейден, он написал ей, что готов дать согласие на работу в Нью-Йорке, куда она приедет как его секретарь. Она будет жить там с ним и Эльзой, фантазировал он. “Я смогу убедить жену пойти на это, – уговаривал ее Эйнштейн. – Мы могли бы навеки остаться вместе. Можно приобрести большой дом в пригороде Нью-Йорка”.
В ответ она высмеяла и его, и эту идею, что заставило Эйнштейна признать, каким “выжившим из ума ослом” он стал: “Ты с большим уважением, чем я, старик-математик, относишься к сложностям геометрии треугольника”8.
Наконец он оборвал этот роман, сокрушаясь, что истинную любовь, в которой ему отказано на земле, он “должен искать у звезд”. “Дорогая Бетти, посмейся надо мной, старым ослом, и найди кого-нибудь десятью годами моложе, но любящего тебя так, как люблю я”9.
Но их связь продолжалась. Следующим летом Эйнштейн поехал на юг Германии встретиться со своими сыновьями. Оттуда он написал жене, что не может присоединиться к ней и ее дочерям, отдыхавшим на курорте неподалеку, поскольку так можно и “переборщить”. В то же время он пишет Бетти Ньюман и сообщает, что тайно возвращается в Берлин, но она не должна никому об этом говорить, поскольку, если Эльза узнает, она “немедленно примчится обратно”10.
После постройки дома в Капутте целая вереница подруг Эйнштейна приезжала туда с визитами. Эльза с большой неохотой, но уступала. Тони Мендель, богатая вдова, владелица поместья на Ванзее, приплывала к нему в Капутт, а иногда и сам Эйнштейн направлял свой парусник к ее вилле, где они до поздней ночи играли на пианино. Время от времени они ходили вместе в театр в Берлине. Однажды, когда Мендель заехала за Эйнштейном в собственном лимузине с шофером, Эльза устроила ему бурную сцену и отказалась дать денег на карманные расходы.
Была у Эйнштейна связь и с берлинской светской львицей Этель Михановски. В мае 1931 года, во время одной из его поездок в Оксфорд, она увязалась за Эйнштейном и, видимо, поселилась в отеле неподалеку. Как-то он написал ей стихотворение из пяти строк на карточке для заметок Крайст-Черч-колледжа, начинавшееся словами: “Ко всему тянущаяся, изысканно тонкая, ничто не укроется от ее взора…” Через несколько дней эта дама послала ему дорогой подарок, который не был оценен. “Этот маленький пакетик действительно разозлил меня, – написал он. – Вы должны прекратить постоянно посылать мне подарки. И уж во всяком случае не посылать ничего в английский колледж, где и так окружающее нас изобилие бессмысленно!”11
Эльза, узнав, что Михановски навещала Эйнштейна в Оксфорде, пришла в ярость. Особо она была зла на Михановски за то, что та обманула ее, не сказав, куда направляется. Эйнштейн написал Эльзе из Оксфорда, уговаривал ее успокоиться. “Твое беспокойство относительно фрау М. абсолютно беспочвенно, поскольку она ведет себя в соответствии с лучшими образцами еврейско-христианской морали, – написал он. – Вот доказательство: 1) каждый может делать то, что ему доставляет удовольствие и не приносит вреда другим; 2) не надо делать того, что тебе удовольствия не доставляет, а других только раздражает. В соответствии с п. 1 она приехала ко мне, а в соответствии с п. 2 она не сказала тебе об этом. Разве это не безупречное поведение?” Но в письме к дочери Эльзы Марго Эйнштейн утверждал, что преследование Михановски ему неприятно. “Ее погоня за мной выходит из-под контроля, – написал он Марго, которая была подругой Михановски. – Мне неважно, что обо мне говорят люди, но для мамы [Эльзы] и для фрау М. было бы лучше, если не каждый Том, Дик или Гарри будет распускать сплетни на эту тему”12.
В письме к Марго он настаивал, что Михановски, как и другие флиртующие с ним женщины, не слишком занимает его. “Из всех женщин я действительно привязан только к фрау Л., которая совершенно безопасна и респектабельна”, – заявил он уже не столь уверенно13. Он говорил о Маргарет Лебах, блондинке родом из Австрии, его отношения с которой были всем известны. Приезжая в Капутт, Лебах привозила Эльзе пирожные. Но Эльза, вполне понятно, терпеть ее не могла. В те дни, когда Лебах приезжала к ним в деревню, она отправлялась в Берлин за покупками.
В один из таких визитов Лебах оставила одну из деталей туалета на лодке Эйнштейна, что стало причиной семейного скандала. Дочь Эльзы уговаривала мать заставить Эйнштейна разорвать эти отношения. Но Эльза боялась, что муж откажется. Он дал ей понять, что согласно его представлениям мужчины и женщины не являются моногамными по своей природе14. В конце концов она решила, что лучше будет сохранить то, что осталось от их брака. Во всех остальных отношениях ее этот брак устраивал15.
Эльза любила мужа. К тому же она преклонялась перед ним. Она осознавала, что должна принимать его целиком, со всеми сложностями, в частности и потому, что ее жизнь в качестве миссис Эйнштейн включала в себя много приятных вещей. “Такой гений должен был бы быть безупречным во всех отношениях, – сказала она художнику и граверу Герману Штруку, который примерно в то же время нарисовал портрет пятидесятилетнего Эйнштейна (как и другой его портрет за девять лет до того). – Но природа так не поступает. Если она расточительна в одном, в другом она слишком экономна”. Хорошее и плохое надо было принимать одновременно. “Вы должны смотреть на него как на единое целое, – объясняла она. – Бог наделил его великодушием, и я считаю его замечательным, хотя жизнь с ним изматывает и во многом сложна”16.
Другая, самая важная в жизни Эйнштейна женщина была абсолютно благоразумна, преданна, всегда вставала на его защиту и не представляла никакой угрозы для Эльзы. Хелен Дукас стала секретарем Эйнштейна в 1928 году, когда приступ миокардита приковал его к постели. Эльза знала ее сестру, которая руководила организацией, помогавшей еврейским сиротам, где Эльза была почетным президентом. Эльза предварительно, прежде чем представить Хелен Эйнштейну, переговорила с ней. Почувствовав, что Дукас можно доверять и, что еще важнее, она безопасна со всех точек зрения, Эльза предложила ей работу еще до встречи нового секретаря с мужем.
Когда Дукас – тогда ей было тридцать два – проводили в комнату, где лежал больной Эйнштейн, он протянул ей руку и улыбнулся: “Здесь лежит труп постаревшего дитяти”. С этого момента и до его смерти в 1955 году, а на самом деле до ее смерти в 1982 году, Дукас, которая никогда не была замужем, яростно защищала его время, его право на личную жизнь, его репутацию, а позже и его наследие. “Ее инстинкт напоминал магнитную стрелку компаса: он был столь же непогрешим и столь же прямо указывал нужное направление”, – так позднее охарактеризовал ее Джордж Дайсон. Хотя Дукас могла изобразить приятную улыбку, быть оживленной и непосредственной с теми, кто ей нравился, она, как правило, была сурова, неуступчива, а временами и раздражительна17.
Она была больше чем секретарь. Назойливому посетителю, пришедшему к Эйнштейну, она могла показаться его сторожевым псом – или, как называл ее он сам, Цербером, охраняющим вход в его личное небольшое царство Аида. Она не подпускала к нему слишком близко журналистов, ограждала его от писем, которые, по ее мнению, не стоили его внимания, скрывала все, что, согласно ее решению, относилось к разряду личного. Через некоторое время она стала практически членом семьи.
