Сциллард увиделся с Саксом в конце сентября и с ужасом узнал, что тот все еще не договорился о встрече с Рузвельтом. “Вполне вероятно, что Сакс окажется бесполезен, – написал Сциллард Эйнштейну. – Мы с Теллером решили дать ему отсрочку еще на десять дней”12. Сакс с трудом уложился в отведенный срок. Днем в среду, ii октября, он с письмом Эйнштейна в руках, пояснительной запиской Сцилларда и резюме длинной в 800 строк, написанным им самим, переступил порог Овального кабинета.
Президент с ним вежливо поздоровался: “Алекс, что вы задумали?”
Сакс иногда бывал слишком словоохотлив и склонен рассказывать притчи. Может быть, именно поэтому ему было трудно добиться от секретарей президента свидания с ним. В этот раз он рассказал об изобретателе, который предложил Наполеону построить корабль, плавающий с помощью пара, а не парусов. Наполеон отправил его восвояси, посчитав сумасшедшим. Затем Сакс пояснил, что посетителем был Роберт Фултон. А затем последовало и нравоучение: императору следовало бы его выслушать13.
В ответ Рузвельт быстро что-то написал одному из своих помощников, тот поспешно вышел и вскоре вернулся с бутылкой очень старого и редкого коньяка “Наполеон”. Рузвельт сказал, что этот коньяк у них уже давно, и наполнил две рюмки.
Сакс боялся, что, если он оставит пояснительную записку и остальные бумаги у Рузвельта, тот может их просто мельком взглянуть на них и отложить в сторону. Он решил, что единственный надежный способ обратить на эти бумаги его внимание – прочитать их вслух. Стоя перед столом президента, Сакс прочел свое резюме, пояснительную записку Сцилларда и еще несколько абзацев из принесенных им исторических документов.
“Алекс, ты хочешь сказать, что следует подумать о том, чтобы нацисты нас не взорвали?” – спросил президент.
“Именно так”, – ответил Сакс.
Рузвельт позвал своего личного секретаря. “Необходимо действовать”, – заявил он14.
В тот же вечер был намечен план создания специального комитета, руководить которым должен был Лиман Бриггс, директор Национального бюро стандартов – государственной физической лаборатории. В неформальной обстановке этот комитет впервые собрался 21 октября. Эйнштейна там не было, да он этого и не хотел. Он не был физиком-ядерщиком, а близость к лидерам, политическим или военным, была ему не по душе. Но трио его готовых к действию венгерских друзей-эмигрантов – Сциллард Сциллард, Вигнер и Теллер – были на месте.
На следующей неделе Эйнштейн получил вежливое, формальное письмо от президента с выражением благодарности. “Я создал совет, – писал Рузвельт, – цель которого – детально разобраться с вашими предположениями, касающимися элемента уран”15.
Работа над атомным проектом продвигалась медленно. За следующие несколько месяцев администрация Рузвельта одобрила выделение всего 6 тысяч долларов на эксперименты с графитом и ураном. Сциллард проявлял нетерпение. Его уверенность, что цепную реакцию осуществить можно, росла, и он все больше нервничал из-за сообщений коллег-беженцев о том, что в этом направлении делается в Германии.
Поэтому в марте 1940 года он опять отправился в Принстон к Эйнштейну. Они составили еще одно письмо. Это письмо, подписанное Эйнштейном и адресованное Александру Саксу, предназначалось для передачи президенту. В нем они подробно изложили все, что им было известно о ходе работ с ураном в Берлине. Учитывая достигнутый там прогресс в получении цепных реакций большой взрывной мощности, авторы письма обращались к президенту с просьбой выяснить, достаточно ли быстро движется такая работа в Америке16.
Президент потребовал созвать совещание, призванное безотлагательно ускорить работы, а его организаторам было поручено гарантировать возможность участия в нем Эйнштейна. Но Эйнштейн не был настроен погружаться в эту работу. Он вежливо отказался, ответив, что простужен и не может присутствовать на совещании. Но он настойчиво советовал поскорее приступить к работе: “Я убежден в разумности и срочности создания условий, при которых такая работа могла бы выполняться с большей скоростью и более масштабно”17.
Даже если Эйнштейн и захотел бы принять участие в этой встрече, результатом которой стало появление Манхэттенского проекта и создание атомной бомбы, его присутствие могло оказаться нежелательным. Удивительным образом человек, который помог дать старт этому проекту, рассматривался некоторыми как слишком большая потенциальная угроза безопасности, и поэтому ему не было дозволено знать об этой работе.
В июле 1940 года организатор нового комитета бригадный генерал Шерман Майлс, исполнявший в то время обязанности начальника Генерального штаба армии, отправил письмо Джону Эдгару Гуверу. К этому времени Гувер уже шестнадцать лет был директором ФБР, и оставался он на этом посту еще тридцать два года. Обращаясь к нему, офицеру Национальной гвардии, “полковник Гувер”, Майлс несколько повышает его в звании, поскольку речь шла о контроле решений, связанных с разведкой. Несмотря на это, ответ Гувера на запрос Майлса об Эйнштейне был вполне однозначен18.
Прежде всего, Гувер снабдил Майлса письмом от миссис Фросингэм из Корпорации женщин-патриотов, требовавшей в 1932 году отказать Эйнштейну в выдаче визы и бившей тревогу из-за его поддержки разных пацифистских и политических групп19. ФБР не предприняло ни одной попытки проверить или оценить тяжесть этих обвинений.
Дальше Гувер утверждал, что Эйнштейн имел отношение к проходившему в 1932 году в Амстердаме Международному антивоенному конгрессу, в оргкомитет которого входили некоторые европейские коммунисты. Как уже говорилось, это было именно то собрание, от участия и даже от поддержки которого Эйнштейн отказался публично. Его организаторам, просившим подписать манифест конгресса, он написал: “Поскольку здесь есть прославление Советской России, заставить себя подписать его я не могу”. В этом же письме Эйнштейн обвинил Россию, заявив, что там “по-видимому, происходит полное подавление личности и свободы слова”. Тем не менее Гувер намекал, что Эйнштейн поддержал конгресс, а значит, настроен просоветски20.
В письме Гувера было еще шесть абзацев со столь же голословными утверждениями о связях Эйнштейна с различными организациями, начиная от пацифистских групп до испанских лоялистов
[93]
. К этому прилагалась краткая биография Эйнштейна, где были как просто ошибки (“имеет одного ребенка”), так и совершенно дикие предположения. Сообщалось, что Эйнштейн является “крайним радикалом”, которым он наверняка не был; утверждалось, что он “писал статьи в коммунистические журналы”, чего не случалось никогда. Эта служебная записка настолько ошеломила генерала Майлса, что он написал на полях предупреждение на случай утечки информации: “Может оказаться взрывоопасной”21.
Неподписанный пересказ биографии заканчивался решительно: “Учитывая столь радикальные взгляды, Бюро не рекомендует без тщательнейшей проверки привлекать доктора Эйнштейна к работам, связанным с секретностью, поскольку маловероятно, что человек с таким прошлым мог за столь короткое время превратиться в лояльного американского гражданина”. В докладной записке за следующий год сообщается, что руководство Военно-морских сил США одобрило допуск Эйнштейна к секретным работам, “но армия подтвердить его надежность не может”22.
