Сестры покинули Хауорт в четверг, 24 мая. Они должны были выехать днем раньше и уже договорились встретиться с подругой на вокзале в Лидсе и дальше следовать всем вместе. Но в среду утром Энн стало так плохо, что ехать оказалось нельзя; при этом у сестер не было возможности дать знать об этом подруге, и она прибыла на вокзал в Лидсе в указанное время. Там она просидела несколько часов в ожидании. Ее впечатлило странное совпадение, которое впоследствии стало казаться зловещим предзнаменованием: пока она находилась на вокзале, два разных поезда привозили гробы. Их водружали на катафалки, ожидавшие своих мертвецов точно так же, как она ждала ту, которой предстояло умереть через четыре дня.
На следующий день, не в силах более выносить неопределенности, подруга отправилась в Хауорт и достигла его как раз вовремя, чтобы помочь перенести изможденную, находившуюся в полуобморочном состоянии больную в карету, готовую отвезти их в Китли. Служанка, стоявшая у ворот пастората, увидела печать смерти на лице у Энн и сказала об этом вслух. Шарлотта тоже понимала, к чему идет дело, но не говорила об этом, чтобы не придавать своим страхам слишком ясной формы. Если ее последняя любимая сестра хотела поехать в Скарборо, то пусть поедет, решила Шарлотта, смиряя сердечный страх. Та дама, которая их сопровождала, – любимая подруга Шарлотты на протяжении двадцати лет – любезно согласилась описать мне это путешествие и его финал240.
Она покинула дом 24 мая 1849 года, а умерла 28 мая. Жизнь ее была спокойной, тихой, исполненной веры – такой же, как ее кончина. Невзирая на все трудности путешествия, она проявляла благочестие, смелость и силу духа, достойные святой. Зависимость и беспомощность были для нее куда тяжелее, чем мучительная боль.
Первая часть поездки заканчивалась в Йорке. Там наша дорогая больная почувствовала себя хорошо, была радостна и счастлива, и мы совсем утешились и почувствовали надежду на то, что временное улучшение происходит от перемен, которых она сама так хотела, а ее близкие так боялись.
По ее просьбе мы посетили Йоркский собор. Это принесло ей огромную радость не только из-за его величественности: для ее чувствительной натуры это зрелище послужило живой и потрясающей иллюстрацией всесилия Господня. Она сказала, глядя на здание: «Если земные силы способны воздвигнуть такое, то что же?..» Волнение не позволило ей говорить дальше, и она попросила поскорей увести ее от этого удивительного зрелища.
Она была совсем слаба телесно, но сохраняла чувство умиления и благодарности перед всяким проявлением благодати. После тяжело давшегося ей перехода в спальню, она соединила руки и взглянула ввысь, беззвучно принося свою благодарность, – и это не было заменой обычной молитвы: она помолилась, преклонив колена, прежде чем легла на кровать, чтобы обрести покой.
Мы приехали в Скарборо 25 мая. По пути наша дорогая больная постоянно обращала наше внимание на все сколько-нибудь достойные внимания виды.
На следующий день, 26 мая, она отправилась на часок в дюны. Возница погонял ослика, запряженного в повозку, сильней, чем могло выдержать ее нежное сердце, и потому она взяла вожжи в свои руки и стала править сама. Вместе с подругой они просили мальчишку – хозяина ослика – пожалеть бедное животное. Она всегда питала любовь к бессловесным созданиям и всегда была готова пожертвовать ради них собственным комфортом.
В воскресенье, 27 мая, она пожелала сходить в церковь, и глаза ее засияли при одной мысли о том, что она сможет еще раз вознести молитвы своему Господу в окружении себе подобных. Мы решили, что будет благоразумно отговорить ее от этого, хотя было очевидно, что ее сердце жаждало присоединиться к общему богослужению, чтобы восславить Господа.
Во второй половине дня она немного погуляла и, увидев на пляже удобную скамейку с козырьком, попросила нас оставить ее там и погулять, наслаждаясь видами, которые были ей уже знакомы, но новы для нас. Ей нравилось это место, и она хотела, чтобы мы разделили ее восторги.
Вечер завершился самым великолепным закатом, который мне когда-либо случалось видеть. Замок гордо возвышался на скале, позолоченный лучами заходящего солнца. Отдаленные корабли блестели, как полированное золото. Маленькие лодки у берега покачивались на волнах прилива, словно приглашая прокатиться. Грандиозное зрелище было выше любого описания. Энн сидела в мягком кресле возле окна и вместе с нами наслаждалась этим зрелищем. Лицо ее было озарено почти так же ярко, как восхитительный пейзаж, на который она смотрела. Мы почти ничего не говорили, поскольку было ясно, что ее мысли заняты развернувшимся перед ней грандиозным зрелищем, которое позволяло проникнуть в запредельные области вечной жизни. Она снова подумала о богослужении и захотела, чтобы мы отправились в Дом Божий и присоединились там к молящимся. Мы отказались, мягко убеждая ее, что для нас и долг, и радость оставаться с ней, такой близкой нашим сердцам и такой слабенькой. Она вернулась на свое место у камина и обсудила с сестрой, следует ли сейчас возвращаться домой. Энн хотела этого, но не ради себя. Она боялась, что нам придется больше претерпеть, если она скончается здесь, и, по-видимому, думала о том, каково будет нам сопровождать ее бездыханное тело: за краткий срок в девять месяцев ее родным не выдержать ужаса того, что Шарлотта привезет еще одного, уже третьего, обитателя семейного гнезда мертвым.
Ночь прошла без явных признаков ухудшения болезни. Она проснулась в семь и совершила бо́льшую часть своего утреннего туалета сама – таково было ее желание. Сестра всегда уступала подобным настояниям Энн, полагая, что истинная доброта заключается в том, чтобы не указывать больной на ее неспособность что-либо сделать, если она сама этого не признает. Все было спокойно примерно до одиннадцати утра. Затем Энн сказала: что-то произошло и теперь ей недолго осталось. Успеет ли она доехать до дому живой, если мы немедленно отправимся в путь? Мы послали за врачом. Энн говорила с ним совершенно спокойно. Она спросила, не боясь услышать правду, как он думает, сколько ей осталось, ибо ей не страшно умереть. Врач неохотно признал, что ангел смерти уже здесь и что ее жизнь быстро убывает. Она поблагодарила его за правдивость, и он ушел, чтобы вскоре вернуться. Энн по-прежнему сидела в мягком кресле и выглядела такой спокойной, такой уверенной в себе, что это не оставляло места скорби, хотя все мы знали, что час расставания пробил. Она сложила руки и благоговейно попросила благословения Небес вначале своей сестре, а затем – подруге, которой сказала: «Будьте ей сестрой вместо меня. Постарайтесь видеться с Шарлоттой как можно чаще». Затем она поблагодарила каждую из нас за доброту и внимание к ней.
Вскоре почувствовалось приближение неумолимой смерти, и Энн перенесли на диван. Когда ее спросили, не легче ли ей, она с благодарностью посмотрела на спрашивавшую и ответила: «Теперь уже вы не можете принести мне облегчение. Скоро все станет хорошо благодаря милосердию Спасителя». Немного погодя, увидев слезы в глазах сестры, Энн сказала: «Бодрее, Шарлотта, бодрее!» Она сохраняла свою веру, и глаза ее были ясны вплоть до двух часов, когда она тихо, без вздоха, перешла из этого мира в вечный. В последние часы и минуты она была необыкновенно тиха и вызывала благоговение. Мы уже не думали о помощи и не испытывали страха. Доктор несколько раз приходил и уходил. Хозяйка дома знала, что смерть близка, но дом был так мало потревожен присутствием умирающей и скорбью ее близких, что мы услышали через полуоткрытую дверь, как постояльцев позвали к столу, – это произошло как раз тогда, когда оставшаяся в живых сестра закрыла глаза умершей. Шарлотта не могла больше сдерживать кипящую в груди скорбь по сестре, призывавшей ее бодриться, и ее чувства вылились в кратком, но сильном взрыве. Однако чувства Шарлотты проявились и иначе: они обратились в мысли и умиление. Она понесла тяжелую утрату, но не была одинока, рядом с ней была подруга, готовая ее поддержать, и эта поддержка была принята. Вместе с успокоением пришла и мысль о том, что теперь нужно перевезти останки домой, на место последнего упокоения. Этот печальный долг, однако, так и не был исполнен, ибо Шарлотта решила: цветок должен остаться там, где он упал. Ей казалось, что это соответствовало бы желаниям умершей. Где именно будет находиться могила, она не знала. Шарлотта думала не о том, что имеет отношение к земному телу, но о том, что выше.
