Для меня не важно, известна я или нет, правильно судят обо мне или нет, – я не могу писать иначе. Я могу идти только в том направлении, в котором ведет меня мой дар. На свете было только два человека, которые понимали меня и которых понимала я, – обеих больше нет. У меня есть те, кто любит меня и кого люблю я, не ожидая и не имея права ожидать, что они смогут меня хорошо понять. Я довольна тем, что есть, и в области литературы мне следует идти собственным путем. Потеря самых близких и дорогих на свете сильно влияет на человека: он начинает искать, что же еще в жизни может послужить ему опорой, и если находит нечто подобное, то хватается за него мертвой хваткой. Способность сочинять спасла меня, когда я тонула, это было три месяца назад. Именно упражнения в вымысле помогали мне держать голову над поверхностью воды, и результаты этих фантазий радуют меня теперь: я чувствую, что они несут радость и другим. Я благодарна Господу, который дал мне эту способность.
Искренне Ваша,
Шарлотта Бронте.
В момент, когда это письмо было написано, обе служанки – и Тэбби, и молодая женщина, которая ей помогала, – лежали больные, и вся домашняя работа, если не считать редкой внешней помощи, падала на плечи мисс Бронте. Ей же приходилось заботиться и об обеих больных.
Младшая служанка была больна серьезно. Однажды мисс Бронте услышала крик Тэбби, звавшей ее в кухню. Войдя туда, Шарлотта увидела, что бедная старушка (Тэбби было уже за восемьдесят) свалилась со стула и лежит на полу так, что ее голова попала под решетку для приготовления пищи. Когда я познакомилась с Тэбби два года спустя, она описала мне нежную заботу, которой окружила ее в те дни Шарлотта. По словам старушки, «родная мать так бы не заботилась о своем дитяте, как мисс Бронте обо мне. Да! Она славная очень. Очень!» – заключила Тэбби.
Однако был один день, когда натянутые нервы не выдержали. По словам самой Шарлотты, она «просто выпала из действительности на десять минут, села и заплакала как дурочка. Тэбби не могла ни стоять, ни ходить. Папа объявил, что жизнь Марты под угрозой. Сама я совсем пала духом от постоянной головной боли и слабости. В тот день я просто не знала, что делать, за что хвататься. Но слава Господу! Марта теперь выздоравливает. Тэбби, я надеюсь, скоро пойдет на поправку. Папа в порядке. Я чувствую удовлетворение, получив известия от своих издателей: им понравилось то, что я прислала. Все это действует ободряюще. Но жизнь – это битва. Дай Бог, чтобы мы все смогли выдержать сражение!»
Верная подруга, которой Шарлотта писала это, видела, что силы мисс Бронте на пределе и нуждаются в чем-то ободряющем. Поэтому она прислала ей в подарок ванну с душем – вещь, которую та давно хотела приобрести. Вот как описывает Шарлотта получение этого подарка:
28 сентября 1849 года
…Марта уже почти поправилась, и Тэбби чувствует себя гораздо лучше. Вчера пришла огромная посылка с надписью: «Нельсон, Лидс». Тебя следует просто отшлепать – вот какова будет благодарность за все твои заботы. <…> Когда бы ты ни приехала в Хауорт, ты сможешь, разумеется, вымокнуть насквозь в нашем душе. Я все еще не распаковала эту несчастную посылку.
Твоя, насколько ты этого заслуживаешь,
Ш. Б.
В это время над Шарлоттой нависла неприятная угроза. У нее имелись железнодорожные акции; еще в 1846 году она писала мисс Вулер, что хочет их продать, однако не сделала этого, поскольку не сумела склонить на свою сторону сестер и предпочла риск материальных потерь риску задеть чувства Эмили, поступив наперекор ее воле. Теперь акции обесценились, что подтвердило изначальную правоту Шарлотты. Это были акции Йоркской и Северноцентральной компании – одной из железных дорог мистера Хадсона248, который получал большие доходы от использования своей весьма своеобразной системы управления. Шарлотта обратилась к мистеру Смиту, другу и издателю, за сведениями по этой теме. После получения ответа она направила ему следующее письмо:
4 октября 1849 года
Мой дорогой сэр,
мне не следует Вас благодарить, надо только уведомить о получении Вашего письма. Дело, несомненно, очень плохо: хуже, чем я думала, и много хуже того, что думал мой отец. Некоторое количество железнодорожных акций, имеющихся у меня, если исходить из их изначальной стоимости, составляло некий капитал, небольшой, но значительный для меня, с моими взглядами и привычками. Теперь же получается, что нельзя рассчитывать даже на малую долю от него. Мне придется открыть горькую истину моему отцу не сразу, а постепенно, а самой тем временем терпеливо ждать момента, когда наступит некая ясность в делах. <…> Чем бы все это ни окончилось, мне следует быть скорее благодарной, чем разочарованной. Когда я сравниваю свой случай с тысячами других, то оказывается, что у меня едва ли есть повод жаловаться. Многие, очень многие лишились из-за этой странной железнодорожной системы буквально хлеба насущного. Поэтому тем, кто всего лишь потерял излишки, отложенные на будущее, не следует спешить сетовать на судьбу. Мысль о том, что «Шерли» понравилась на Корнхилл, доставляет мне большую, хотя и тихую радость. Не сомневаюсь, впрочем, что Вы, как и я сама, готовы к суровым оценкам критиков. Но при этом я имею основания полагать, что судно построено достаточно крепко, чтобы пережить не одну бурю и в конечном итоге совершить выгодное для Вас плавание.
Ближе к концу октября того же года Шарлотта отправилась в гости к подруге. Однако радость от отдыха, который она так долго откладывала, заканчивая работу, была омрачена продолжающимся нездоровьем. То ли перемена климата, то ли туманная ненастная погода послужили причиной постоянных болей в груди. Кроме того, Шарлотта волновалась, какое впечатление произведет на публику ее второй роман. По понятным причинам писатель всегда оказывается чувствительнее, чем раньше, к мнениям, высказываемым по поводу книги, следующей за той, что имела большой успех. Какова бы ни была истинная цена обретенной славы, автор не желает, чтобы она потускнела или сошла на нет.
Роман «Шерли» был опубликован 26 октября.
Когда он вышел, мистер Льюис, еще не читавший книгу, написал Шарлотте о своем желании поместить рецензию в «Эдинбурге». Они давно уже не писали друг другу, и за это время случилось много событий.
Мистеру Дж. Г. Льюису, эсквайру
1 ноября 1849 года
Мой дорогой сэр,
прошло около полутора лет со времени Вашего последнего письма ко мне, но мне этот период кажется гораздо длиннее, поскольку с тех пор мне довелось пройти сквозь самые мрачные места на дороге жизни. В это время, случалось, литература совсем переставала занимать меня и мысли о критиках и славе казались пустыми. Меня совсем не интересовало то, что казалось столь важным при первой публикации «Джейн Эйр», однако теперь хотелось бы, чтобы все это, если возможно, вернулось. Именно поэтому так приятно получить Ваше письмо. Мне не хочется, чтобы Вы думали обо мне как о женщине. Пусть все рецензенты продолжают считать, что Каррер Белл – это мужчина, тогда они будут более справедливы к нему. Вы, по-видимому, приметесь судить о моем произведении по тем меркам, которые считаете применимыми к моему полу: если оно не покажется Вам изящным, Вы осудите писательницу. Все непременно ополчатся на первую главу, хотя эта глава истинна, как Библия, и не только она одна. Что ж, будь что будет. Я не могу, когда пишу, думать себе: получается ли у меня сочинять элегантно и по-дамски мило. Я никогда не беру перо в руки с подобными мыслями, и, если по таким критериям начнут судить о моей книге, я предпочту покинуть читателей и больше их не тревожить. Выйдя из неизвестности, я с легкостью уйду в неизвестность. Стоя в сторонке, я буду наблюдать, что случится с «Шерли». Многого не жду и предвижу только печальные и горькие известия. По-прежнему прошу Вас честно написать мне, что Вы думаете о романе. Лесть хуже, чем ничто, она не принесет мне никакого утешения. Что же касается хулы, то я после некоторого размышления не вижу, отчего нужно ее бояться. От нее не пострадает никто, кроме меня, а в этой жизни и радость, и страдание быстро исчезают. Желаю Вам успеха в Вашей шотландской экспедиции.
