Однако существуют и противоположные точки зрения. Так, по версии израильского исследователя С. Хейфица убийство Михоэлса было непреднамеренным. Председателя комитета планировали припугнуть, но на скользкой зимней дороге грузовик сразу остановить не удалось, и режиссер погиб под колесами. В доказательство своей версии Хейфиц приводит ряд выдержек из объяснительной Огольцова по данному поводу, якобы приобретенной им у некоего вороватого персонажа из российского архива…
Аресты членов ЕАК начались в январе 1949 года. Был арестован начальник Совинформбюро С. А. Лозовский, поэт И. Фефер, писатель П. Маркиш и многие другие члены комитета. Но дело о «сионистском заговоре» Абакумов до суда довести не успел, поскольку незадолго до начала процесса был арестован сам.
Занимая пост министра МГБ, пользуясь близостью и благосклонностью вождя, Виктор Семенович, по одной из версий, резко изменил свое отношение к другим руководителям СССР. Очевидно, в этом также сказалась прямолинейность и простота абакумовского характера: есть только вождь и его преданный последователь, а с остальными можно не считаться. И очень скоро министр Абакумов приобрел себе много могущественных врагов.
Первым был секретарь ЦК ВКП(б) Г. М. Маленков, потерявший свои высокие посты в связи с «Делом авиаторов» и высланный на хозяйственную работу в далекий Узбекистан.
Вернувшись, в 1948 году из ссылки и вновь заняв пост секретаря ЦК, мстительный Георгий Максимилианович принялся осторожно настраивать против Абакумова партийно-государственных деятелей. Его поддержал член Политбюро ЦК ВКП(б) Н. С. Хрущев.
– Абакумов страшный человек, недостойный поста министра госбезопасности. Отправить меня к этим, пфуй, узбекам, ведь это же настоящая пытка, – вещал Маленков.
– Да, несколько лет среди узбеков – это вам не фунт изюма, – соглашался с ним хитрый Никита Сергеевич.
Своего следующего врага Абакумов приобрел в лице прежнего покровителя Лаврентия Павловича Берии. Случилось это после окончания Великой Отечественной войны, когда Виктор Семенович перестал прислушиваться к советам Лаврентия Павловича и даже однажды позволил себе разговаривать с ним на повышенных тонах. Подобная дерзость привела Берию в изумление.
– Смелый стал, да, – только и смог сказать Лаврентий Павлович.
Заняв пост министра, Абакумов в кратчайший срок выдавил из МГБ большую часть выдвиженцев Берии, оставив лишь тех, кто беспрекословно подчинялся ему. По Лубянке какое-то время даже циркулировал диковинный слух о том, что якобы последних, дабы убедиться в их преданности, Виктор Семенович заставлял целовать свой сапог и приносить клятву верности. Вероятно, этот слух распространяли изгнанные из МГБ выдвиженцы Берии.
Однако вскоре министр МГБ сделал новый беспрецедентный ход: его подчиненные фактически завербовали начальника охраны Берии полковника Саркисова, который начал регулярно докладывать им о любовных похождениях Лаврентия Павловича.
Бывший заместитель Абакумова М. М. Зарубин вспоминал:
«Время от времени Виктор Семенович звонил мне по бериевским делам: “Что-нибудь есть там от Саркисова?”. Брал с удовольствием. Через какое-то время интерес к этим материалам у него пропал. Говорит: “Ты больше не бери у Саркисова это дерьмо”. К тому времени сообщений о похождениях Лаврентия Павловича у него накопилось более чем достаточно. Он и пресытился, и увидел, что на этом дерьме легко поскользнуться. В сводках шла речь о женах такого количества высокопоставленных людей, что малейшая утечка этих материалов смогла сделать Абакумова врагом не только Берии, но и половины руководителей партии и страны».
Вскоре Виктор Семенович нажил себе еще одного высокопоставленного врага. На этот раз им оказался министр иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов.
После того как в конце 1946 года доверие Сталина к министру иностранных дел значительно пошатнулось, и даже внешний вид Вячеслава Михайловича начал раздражать Иосифа Виссарионовича, генсек приказал МГБ возбудить дело против жены Молотова, Полины Жемчужиной, чтобы через нее основательно прищучить супруга.
Рассказывает М. М. Зарубин:
«Как-то меня вызвал Абакумов и поинтересовался, нет ли чего интересного по Молотову. Вести оперативную работу против членов Политбюро мы не имели ни малейшего права, но приказ министра есть приказ. Я аккуратно, не произнося прямо фамилий, проинструктировал ребят. Они вспомнили об агентурной информации, положенной в свое время под сукно: кто-то из ближайшего окружения жены Молотова сообщал о ее, мягко говоря, не вполне скромном образе жизни.
Полина Семеновна Жемчужина (фамилия у нее была от первого мужа, Арона Жемчужина) была начальником текстильно-галантерейного главка Министерства легкой промышленности. Пока ее супруг надрывался в Совете министров, Министерстве иностранных дел и Комитете информации, Полина Семеновна переживала третью молодость – уделяла много времени своей внешности, принимала молочные ванны. Довольно свободно вела себя с мужчинами – на улицах, конечно, никого не ловила, но грань дозволенного перешла уже давно.
Абакумов, выслушав эту информацию, поморщился: “Слухи нам ни к чему, но направление интересное. Попробуй вместе с охраной что-нибудь организовать такое…” (его рука изобразила что-то напоминающее вращение катушек от магнитофона). Мы залегендировали свой интерес к Жемчужиной и вскоре получили то, что ждал министр. Жемчужина для какого-то небольшого ремонта вызвала к себе электрика. Сделать этот молодой и симпатичный парень ничего не успел – почтенная дама почти насильно уложила его в постель. Виктор Семенович остался доволен».
На приеме у Сталина Абакумов доложил о полученном компромате. Иосиф Виссарионович внимательно выслушал, пыхнул трубкой, окутавшись клубом ароматного дыма.
– Хорошо, что б… Продолжайте работать, – сказал негромко и усмехнулся.
Работа продолжалась и, в конце концов, дала свои результаты. В ноябре 1948 года, на приеме в МИДе, после установления дипломатических отношений между СССР и Израилем, Полина Жемчужина вела неосторожные разговоры с израильским послом в Москве Голдой Меир. При этом она с гордостью заявила, что по национальности является еврейкой, и в доказательство этого сказала на идиш: «Их бин а идише тохтер (я – дочь еврейского народа)», причем сказала так громко, что окружающие посмотрели на нее с удивлением.
Много позже Голда Меир вспоминала:
«Мы беседовали довольно долго… Коснулись вопроса о Негеве, обсуждавшегося тогда в Объединенных Нациях. Я заметила, что не могу отдать его, потому что там живет моя дочь, и добавила, что Сарра находится со мной в Москве. “Я должна с ней познакомиться”, – сказала госпожа Молотова. Тогда я представила ей Сарру и Яэль Намир. Она стала говорить с ними об Израиле и задала Сарре множество вопросах о кибуцах: кто там живет, как они управляются. Она говорила с ними на идиш и пришла в восторг, когда Сарра ответила ей на том же языке. Когда Сарра объяснила, что в Ревивим все общее и что частной собственности нет, госпожа Молотова заметно смутилась. “Это неправильно, – сказала она. – Люди не любят делиться всем. Даже Сталин против этого”. Прежде чем вернуться к другим гостям, она обняла Сарру и сказала со слезами на глазах: “Всего вам хорошего. Если у вас все будет хорошо, все будет хорошо у всех евреев в мире”.
