3 ноября Мария Сванидзе записала в дневник, что Сталин приехал к ним домой с Кагановичем и ужасно располневшим Ждановым. Вождь позвонил недовольному Кирову и пригласил его в Москву «защищать интересы Ленинграда». Затем передал трубку Кагановичу. Железный Лазарь и уговорил Кирова приехать в столицу. Мария считала, что Сталин ничего не хотел обсуждать с Кировым. На самом деле, думала она, он хотел сходить с ним в парную и, как всегда, «подурачиться».
Через несколько дней Киров отправился со Сталиным и Василием в Зубалово. Светлана устроила для них кукольное представление. После спектакля взрослые перешли в бильярдную. Хрущев был свидетелем обмена резкими словами между Сталиным и Кировым. Хрущева шокировало то, как неуважительно вел себя вождь по отношению к другому члену партии. От Сванидзе не укрылось, что Сталин пребывал в тот вечер в плохом настроении. Киров вернулся в Ленинград с плохими предчувствиями. Он очень хотел обсудить неприятности с Орджоникидзе.
7 ноября состоялось новое проявление оттепели. На дипломатическом приеме в Андреевском зале, который проводили Сталин, Калинин и Ворошилов, вместо привычного военного оркестра, ко всеобщему изумлению, играл джазовый ансамбль Антонина Циглера. Дикий свинг казался совсем не к месту на дипломатическом приеме. Никто не мог понять, что делать: танцевать или стоять и слушать. Колебания рассеял Климент Ефремович Ворошилов, который брал танцевальные уроки в джазовом кабаре. Бывший кавалерист начал очень серьезно плясать фокстрот со своей женой, Екатериной Давидовной.
25 ноября Сергей Киров приехал в Москву на пленум ЦК. Он очень надеялся посоветоваться с Орджоникидзе, но Серго на пленуме отсутствовал. В начале ноября он с Берией был в Баку. Неожиданно Орджоникидзе стало плохо после ужина. Лаврентий Берия отвез Серго на поезде обратно в Тифлис. После парада 7 ноября Орджоникидзе опять стало плохо. У него открылось внутреннее кровотечение, потом случился сильный сердечный приступ. По постановлению политбюро в Тифлис из Москвы приехали три доктора, но они не смогли поставить диагноз и не раскрыли причину таинственного недомогания. Несмотря на плохое самочувствие, Серго хотел вернуться в Москву, чтобы участвовать в работе пленума. Но Сталин твердо велел ему выполнять все указания врачей и не приезжать в столицу до 26 ноября. «Ты должен относиться к своей болезни серьезно. Привет. Сталин».
Когда поблизости находился Лаврентий Павлович Берия, крайне глупо относиться несерьезно к любому недомоганию, пусть и к самому легкому. Возможно, Сталин хотел помешать встрече старых друзей, Кирова и Орджоникидзе, на пленуме. Берия, не так давно предлагавший вождю услуги своего топора, конечно, не мог не заметить, что тот все больше разочаровывается в Серго.
Лаврентий Берия отлично разбирался в ядах. В НКВД к тому времени уже активно действовал сверхзасекреченный отряд врачей-отравителей под руководством доктора Григория Майрановского. Но Лаврентий Павлович в таких делах явно не нуждался в чужой помощи. Именно он ввел при дворе Сталина методы, при помощи которых любили избавляться от врагов Борджии. Впрочем, Сталин и сам неоднократно размышлял об ядах, читая исторические книги о персидских шахах XVIII века. Убийства при помощи отравления пользовались тогда при персидском дворе особой популярностью. Во время одного из заседаний политбюро вождь, явно думая о чем-то своем, написал в блокноте: «Яд, яд, Надир-шах».
Пленум закончился, 28 ноября Киров возвращался в Ленинград на «Красной стреле». Сталин проводил его на вокзал, зашел в вагон и обнял на прощание. Уже на следующий день Сергей Миронович вышел на работу. 1 декабря он какое-то время работал дома над речью, потом надел рабочую фуражку, плащ и отправился пешком на работу. В огромное неоклассическое здание Смольного, где сейчас располагался Ленинградский обком, а до революции учились благородные девицы, Киров вошел через главный вход. В 16.30 в сопровождении телохранителя Борисова он начал подниматься по широкой лестнице к расположенному на третьем этаже кабинету. Борисов отстал. Возможно, он просто не мог угнаться за шефом, но не исключено, что его зачем-то задержали московские чекисты, которые непонятно откуда появились у входа.
Поднявшись на третий этаж, Киров повернул направо и быстро пошел по коридору. Он не обратил внимания на темноволосового молодого мужчину, Леонида Николаева. Тот сначала прижался к стене, чтобы пропустить Кирова, а потом двинулся за ним. На ходу он достал наган, догнал Кирова и с расстояния не больше метра выстрелил ему в затылок. Сергей Миронович упал. Пуля пробила голову и фуражку. Потом Николаев прицелился в себя и спустил курок. Совершить самоубийство ему помешал работавший поблизости электрик. Он сбил убийцу с ног. Вторая пуля угодила в потолок. В это время прибежал Борисов. Он хрипло дышал и сжимал в руке револьвер. Сергей Киров лежал лицом вниз. Его голова была повернута направо, козырек фуражки касался пола. Киров продолжал держать в руке портфель. Он до самого конца остался большевистским трудоголиком.
Затем началась неразбериха. Смольный заполнила милиция. Свидетели описывали убийство по-разному. Они не могли сойтись даже об относительно местоположения оружия. Одни утверждали, что наган лежал на полу, другие видели его в руке убийцы.
В воздухе во время страшных событий часто повисает какой-то особый запах. Убийство Кирова не было исключением. Убитый лежал рядом с потерявшим сознание Николаевым. Росляков, друг Кирова, опустился около него на колено, приподнял голову и прошептал: «Киров… Мироныч…» Кирова понесли в конференц-зал. Росляков аккуратно поддерживал болтающуюся голову друга. Из раны сочилась кровь. Она оставляла след на полу коридора, словно священный символ героизма настоящего большевика. Кто-то ослабил Кирову ремень и расстегнул воротник. В Смольный приехал шеф ленинградского НКВД Медведь, но в дверях его остановили московские чекисты.
Затем на место преступления приехали три доктора, в том числе и Джанелидзе. Они осмотрели Кирова, признали его мертвым, но, несмотря на это, почти до 17.45 продолжали делать ему искусственное дыхание. Врачи в тоталитарных государствах дрожат от страха, когда умирают высокопоставленные пациенты. И у них имеются веские основания.
После того как доктора наконец осознали тщетность всех попыток оживить Кирова и уехали, присутствующие поняли, что кто-то должен сообщить Сталину.
Часть третья
На краю пропасти. 1934–1936
«Я осиротел…» Знаток похорон
Трубку сталинского телефона поднял Александр Поскребышев. Чудов, заместитель Кирова, сообщил ужасную новость. Поскребышев попытался связаться со Сталиным, но не нашел его. Тогда он послал на поиски секретаря. Иосиф Виссарионович, согласно расписанию работы на день, должен был встречаться с Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым и Ждановым.
Сталин неожиданно позвонил в Ленинград и потребовал, чтобы допросили грузинского доктора Джанелидзе на грузинском языке. Потом позвонил еще раз и спросил, во что был одет убийца. В кепку? Не был ли он одет как иностранец? Генрих Ягода, который уже звонил в Ленинград и задавал местным чекистам этот же странный вопрос, приехал в кабинет Сталина в 17.50.
