Когда Сталин вернулся на Каспий, к нему приехала его подруга по ссылке – Стефания Петровская. Охранка вскоре охарактеризовала ее как “сожительницу” руководителя “Бакинского комитета РСДРП”. Очевидно, она была по-настоящему ему предана, потому что не вернулась в Москву или Одессу, но последовала за ним в Баку.
Он сделал ей высший комплимент: сменил псевдоним К. Като на К. Стефин – от имени Стефания; это уже ближе к “Сталину”. Для такого шовиниста брать в качестве псевдонима имена возлюбленных довольно необычно. Очевидно, Стефания была ему дорога. Они стали жить вместе – вернее, как писала тайная полиция, Молочный проживал “у своей сожительницы”.
Тем временем началась череда странных скандалов, в ходе которых выяснилось, что сталинская партия кишит царскими шпионами. Из-за этого Сталин начал истерическую кровавую охоту на предателей – и в итоге только убил невиновных и навлек подозрение на себя. Все началось в сентябре 1909 года, когда собственные источники Сталина в тайной полиции предупредили его, что двойной агент донес о его драгоценной подпольной типографии. На типографию планировался налет. Станок нужно было срочно переместить в другое место.
“Т. Сталин прибежал ко мне на завод, – вспоминал его помощник Вацек, – и поручил срочно достать деньги, каковые в сумме 600 руб. мною были получены от либерального управляющего [Манчо]”. Но этих денег не хватило. Сталин вернулся на завод с Буду Мдивани. Манчо выдал Сталину еще 300 рублей.
Сталин расположил типографию в новом секретном месте в Старом городе Баку – в темных подвалах и проходах персидской крепости. Затем он узнал, что супруги, обслуживавшие типографию, похитили деньги. Он отправил к ним маузеристов. Муж успел скрыться. Жену допросили сталинские наемники – каким-то образом ей удалось убежать и спастись от гибели.
В октябре 1909-го полиция нагрянула на конспиративную квартиру бакинского большевика Прокофия Джапаридзе (Алеши). Полицейские с удивлением обнаружили в квартире, кроме Джапаридзе, Серго и Сталина. Помощник пристава, как обычно, не проявил самостоятельности мышления и, оставив у дверей городовых, пошел советоваться с начальством. Сталин и Серго дали городовым взятку – десять рублей. Джапаридзе пришлось остаться, и его арестовали, но Сталин и Серго сумели улизнуть.
По наводке еще одного источника в бакинской охранке Сталин обвинил в предательстве секретаря Союза нефтепромышленных рабочих Леонтьева. Сталин решил, что в партию внедрились пятеро агентов охранки. Он решил убить Леонтьева, но тот пошел на провокацию и потребовал партийного трибунала. Сталин отказался проводить трибунал: на нем могли всплыть имена его “кротов” в охранке. Леонтьева отпустили, и теперь Сталина заподозрили в связях с тайной полицией. “Предательство того, с кем ты делил все, – говорил позднее Сталин, – это ужасно, ни один актер или писатель этого не передаст – это хуже самого укуса смерти!” В Баку Сталин учредил людоедскую инквизицию для поимки предателей, настоящих и вымышленных, – то же самое он в 1930-е проделает во всем СССР. Разница в том, что в Баку в партию действительно внедрились шпионы.
Сталин опубликовал имена пятерых “предателей”, но из архивов тайной полиции следует, что лишь один действительно был шпионом – остальные были невиновны. Охота на ведьм шла полным ходом. Когда в Баку явился важный московский большевик Черномазов, “товарищ Коба с презрением посмотрел на него. “Ты провокатор!” – закричал он”. На этот раз Сталин оказался прав.
Об этом раздрае с удовольствием рапортовали бакинской охранке настоящие шпионы под псевдонимами Фикус и Михаил – предатели, действительно проникшие в ряды большевиков, но так и не раскрытые Сталиным. Нет сомнений в том, что в Баку он отдавал приказы об убийстве невиновных, так же как в годы Террора.
Воцарился хаос. Сосо любил разрешать такие ситуации с помощью незаметных убийств, но на сей раз это не помогало. Он обвинил одного товарища в предательстве – тот обвинил его. Меньшевики и некоторые большевики подозревали, что сам Сталин, имеющий связи в тайной полиции, и есть главный провокатор. Так доносил ли он полиции на товарищей? Вот свидетельства против Сталина.
Безусловно, у Сталина были сомнительные связи со слугами царского режима: он постоянно получал загадочные намеки от своих источников в тайной полиции. Однажды, когда Сталин гулял по улицам Баку с товарищем, к нему подошел сотрудник охранки. “Я знаю, что вы революционер, – сказал он. – Вот, возьмите этот список, сюда включены товарищи, которые в ближайшее время должны быть арестованы”. В другой раз один товарищ пришел к Сталину на партийную конспиративную квартиру и столкнулся с пожилым жандармским офицером, выходившим из дверей. На вопрос гостя Сталин ответил, что этот жандарм сотрудничает с большевиками.
В Тифлисе во время облавы на революционеров Сталин с удивлением обнаружил в своем тайном укрытии меньшевика Артема Гио. “Вот не ожидал! – воскликнул Сталин. – Ты не арестован?” Тут вошел незнакомец. “Можешь говорить свободно, – успокоил Сталин вошедшего. – Это мой товарищ”. Гость оказался полицейским переводчиком. Он зачитал список арестованных в этот день партийцев, включавший и Сергея Аллилуева, и предупредил Сталина, что полиция арестует его сегодня ночью
[136]
.
Агент охранки Фикус сообщил, что некий жандарм предупредил Сталина и Мдивани о налете на типографию. Как мы видели, она была спасена.
Так какие же отношения были у Сталина с тайной полицией?
По словам Арсенидзе, его знакомые большевики были уверены: “Сталин выдает жандармерии… адреса неугодных ему товарищей, от которых он хотел отделаться”. Арсенидзе продолжает: “Товарищи по фракции решили его допросить и судить. <…> На одно заседание суда… явилась охранка и арестовала всех судей. Коба тоже был арестован”. Уратадзе пишет, что в 1909 году “бакинская большевистская группа обвинила его открыто в “доносе” на Шаумяна”. Жордания даже уверял, что Шаумян сказал ему: “Я уверен, что Сталин донес полиции… У меня была конспиративная квартира… Адрес знал только Коба, больше никто”. Все трое обвинителей – меньшевики-эмигранты, и их свидетельства многие приняли на веру.
В документах тайной полиции со Сталиным всегда связана странная путаница. Начальник бакинской охранки Мартынов “обнаружил”, что Молочный – это Сосо Джугашвили, только в декабре 1909-го – почти через шесть месяцев после его побега. Не защищали ли Сталина органы?
