Книга Лев Толстой: Бегство из рая, страница 72. Автор книги Павел Басинский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Лев Толстой: Бегство из рая»

Cтраница 72

В этой записи настораживает навязчивая мысль о самоубийстве. В письме она намекала о «яде», теперь во время купания в пруду мечтает простудиться и умереть. Суицидальный характер С.А. во многом объясняется ее беременностями, проблемами кормящей матери, непрерывными болезнями детей и ранней смертью троих из них (потом будут еще двое). Он был связан и с непростым поведением ее мужа. Но в ее характере присутствовали и изначально присущие черты. Жена Толстого была, так сказать, экстремисткой в любви. Это видно по всем ее дневникам, включая ранние. Ту ревность, которую она испытывала к Аксинье, мечтая «разорвать на куски» ее ребенка, ко всем бывшим женщинам ее мужа вообще, нельзя объяснить иначе как изначальными особенностями ее женского характера.

«Всё его (мужа) прошедшее так ужасно для меня, что я, кажется, никогда не помирюсь с этим».

«У меня столько глупого самолюбия, что если я увижу малейшее недоверие или непонимание меня, то всё пропало. Я злюсь. И что он делает со мной; мало-помалу я вся уйду в себя и ему же буду отравлять жизнь».

«Он целует меня, а я думаю „не в первый раз ему увлекаться“».

«Бедный, везде ищет развлечения, чтоб как-нибудь от меня избавиться. Зачем я только на свете живу».

«…я чуть не хохотала от радости, когда убежала одна тихонько из дому».

«Так бы ушла, ушла куда-нибудь далеко, посмотрела бы, что дома, а потом опять пришла бы сюда домой».

«Можно умереть от счастья и унижения с таким человеком… Мне легче, когда его нет».

«Если б я могла убить его, а потом создать нового, точно такого же, я и то бы сделала с удовольствием».

«Только и есть муж, т. е. Левочка, который всё, в котором и заслуга моя, потому что я его люблю ужасно, и ничто мне не дорого, кроме его».

«Я только что была не в духе и сердилась за то, что он всё и всех любит, а я хочу, чтоб любил меня одну».

«…чтоб он и жил, и думал, и любил – всё для меня».

«Мое несчастие – ревность».

«Я плакала как сумасшедшая и после не подумала, как всегда это бывает – о чем, а так знала и понимала, что есть о чем плакать, и даже умереть можно, если Лева меня не будет так любить, как любил».

«Я для Левы не существую».

«Нет жизни. Любви нет, жизни нет. Вчера бежала в саду, думала, неужели же я не выкину».

«Ничего, кроме его и его интересов, для меня не существует».

Всё это цитаты из ее дневника до рождения их первого ребенка. Это писала не уставшая, измученная женщина, а восемнадцатилетняя Сонечка.

Она всегда хотела находиться при муже неотлучно. «С рождения Илюши, – пишет она в дневнике 1866 года, – мы с ним живем по разным комнатам, и это не следует, потому что будь мы вместе, я бы не выдержала и всё ему бы высказала нынче же вечером, что во мне накипело, а теперь я не пойду к нему, и так же и с его стороны».

Но так ли не заботился Толстой о детях накануне ссоры с женой в августе 1882 года? В дневнике Тани Толстой читаем: «Илюша стал сильно нездоров. Послали за доктором, и он сказал, что у него тиф. Его перевели наверх, в балконную комнату. У меня тоже сделался флюс, и папа́ меня лечил – делал мне припарки из уксуса, соли, спирта и отрубей, которые мне очень помогли… Раз я лежу у Илюши в комнате с ужасной болью, Илья тоже стонет от жара, как вдруг входит папа́; спросил – как мы, и говорит: „даже смешно“. И мы вдруг так стали все трое хохотать, что папа́ сел и чуть не повалился от хохота на пол, а я не помню, когда я так хохотала во всей моей жизни, и Илья тоже».

В глазах детей ссора родителей выглядела иначе, чем в дневнике С.А. «На днях папа́ с мама́ ужасно поссорились из-за пустяков, и мама́ стала упрекать папа́, что он ей не помогает и т. д., и кончилось тем, что папа́ ночевал у себя в кабинете, будто бы для того, чтобы ему не мешала спать мама́, которая поминутно вставала к Илье. Но на другой день последовало примирение. Леля говорит, что он нечаянно вошел в кабинет и видел, что оба плачут. Теперь они между собой так ласковы и нежны, как уже давно не были. Папа́ обещал больше входить во все семейные дела и выражать свою волю, чего мама́ так и хотела».

10 сентября, оставив семью в Ясной, Толстой едет в Москву заниматься ремонтом и благоустройством дома в Хамовниках. Он с таким азартом берется за это дело, что семья в изумлении. Он ходит на Сухаревский рынок в магазин старой мебели и подбирает гарнитур только из красных пород дерева, вместе с архитектором занимается планировкой будущих комнат для всех членов семьи. Говоря нынешним языком, он готовит дом «под ключ» и мечтает о том мгновении, когда семья увидит это великолепие.

Он как будто перехватывает у жены эстафету двадцатилетней давности, когда она, приехав в барское логово мужа в Ясной Поляне, навела в нем «буржуазный» порядок. Теперь он хочет продемонстрировать ей свой вкус и выбор.

Жена даже начинает волноваться…

«Сейчас получила твое письмо, милый Левочка, и оно меня смутило. По тону я вижу, что совсем дом не готов, переезжать бог знает когда придется. А по содержанию ничего подобного понять нельзя. Что именно не готово на верху, готовы ли те две комнаты из коридора и девичья, и кухня? Ты как-то всегда забываешь людей. Потом если занять мебелью низ, то где же жить? Ведь мебели много, она громоздка, и ее всю поломают в тесноте, если жить. Вообще я ничего не могу сказать, что я думаю и когда я перееду; мне надо бы всё знать поподробнее».

Толстой сам покупает и подбирает всё: от экипажей до цвета обоев. Сам занимается всем: от перекладки русской печи до перевозки мебели и вещей из дома в Денежном переулке. Он явно спешит осчастливить семью. Всего месяц ему потребовался на то, чтобы обустроить новый дом. «Какое глупое было распоряжение архитектора велеть красить полы под осень, – ворчит жена в письме. – Всё лучше, чем теперь сырой пол, к которому всё приставать будет, и запах краски замучает».

Наконец, 10 октября семья въезжает в новый дом. Этот эпизод запечатлен в дневнике Тани Толстой как великолепный праздник:

«Мы приехали в Арнаутовку вечером. Подъезд был освещен, зала тоже. Обед был накрыт, и на столе фрукты в вазе. Вообще первое впечатление было самое великолепное: везде светло, просторно и во всем видно, что папа́ всё обдумал и старался всё устроить как можно лучше, чего он вполне достиг. Я была очень тронута его заботами о нас; и это тем более мило, что это на него не похоже. Наш дом чудесный, я не нахожу в нем никаких недостатков, на которые можно бы обратить внимание. А уж моя комната и сад – восхищение!»

С этого момента начинается как будто новый светлый период жизни семьи Толстых. Это, конечно, не яснополянский рай, но близкое к этому. В книге Опульского «Дом в Хамовниках» повседневный московский быт семьи описывается так:

«Завтракали Толстые около часа дня, обедали в шесть, к вечернему чаю собирались к девяти. Стол сервирован к обеду на 12 персон. Вокруг стола и около стен – венские стулья. Хозяйка дома Софья Андреевна сидела во главе стола, спиной к окну. Напротив нее – старший сын Сергей Львович, слева от нее – младший сын Ванечка, направо – младшая дочь Саша. Лев Николаевич обычно садился возле Ванечки, рядом с ним – дочери Татьяна и Мария, а напротив – сыновья Илья, Лев, Михаил и Алексей. Впрочем, своей семьей садились за стол редко: всегда бывали гости.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация