О прототипе Бехметева несложно догадаться. Это близкий друг семьи Толстых и их сосед Леонид Дмитриевич Урусов, о котором мы уже писали, когда говорили о первых «толстовцах». Это был безупречно учтивый и умный человек, который обожал учение Толстого, первым перевел на французский язык его трактаты «В чем моя вера?» и «Краткое изложение Евангелия». К нему благоволили и жена Толстого, и все дети, и даже прислуга. Жена Урусова предпочитала жить в Париже, куда ее муж иногда наезжал. Урусов скончался от туберкулеза в 1885 году, в Крыму, в присутствии одного малолетнего сына Сергея. Причем именно Толстой сопроводил своего одинокого друга в Крым.
С.А. была платонически влюблена в Урусова. В то же время повесть она посвятила Фету, который скончался в тот год, когда была начата «Чья вина?». Отношения С.А. и Фета – особая романтическая история, полная поэзии и тонкого чувства.
Супружеская верность жены Толстого не подлежит ни малейшему сомнению. Сомнение вызывает то, с каким гневом и презрением описан в повести князь Прозорский, прототипом которого был Толстой.
Едва увидев Анну, еще девочкой, князь немедленно испытывает к ней самые грязные чувства: «…он мысленно раздевал в своем воображении и ее стройные ноги, и весь ее гибкий, сильный девственный стан». Он говорит себе: «Я должен, да, я не могу иначе, как овладеть этим ребенком». Всё это так не вяжется с любовью Левина к Кити, в которой Л.Н. предлагал свою модель истории женитьбы на Сонечке.
Оторопь вызывает и характеристика князя как мыслителя. «Он много путешествовал, прожил бурную веселую юность, от всего устал и поселился в деревне, занимаясь философией и воображая себя глубоким мыслителем. Это была его слабость. Он писал статьи, и многим казалось, что он действительно очень умен. Только чуткие и очень сведущие люди видели, что в сущности философия князя была очень жалка и смешна. Он писал и печатал в журналах статьи, не имеющие ничего оригинального, а представляющие из себя перетасовку старых, избитых тем и мыслей целого ряда мыслителей древних и новых времен. Перетасовка делалась так ловко, что большинство публики читало их даже с некоторым увлечением, и этот маленький успех бесконечно радовал князя…»
Характеристики князя, т. е. Толстого, вообще ужасны. Если взгляд, то непременно «зверский», если поселится в гостинице, то в «грязном» номере.
Наоборот – все характеристики Анны, т. е. автора, запредельно завышены. Это не женщина, а Мадонна. «Высочайшие идеалы религиозности и целомудрия». «С свойственным ей художественным вкусом она убрала свою комнату так красиво и оригинально разными привезенными ею и подаренными князем вещицами, что князь был поражен ее видом». «Из худенькой девочки она развилась в поразительно красивую, здоровую и энергическую женщину. Всегда бодрая, деятельная, окруженная четырьмя прелестными здоровыми детьми…» «Она была прекрасна в своем негодовании: правильное, бледное лицо ее дышало энергией и чистотой, а темные глаза казались еще темнее и глубже от горького выражения их».
Князь относится к жене «цинически». Фактически он непрерывно физически насилует ее, не испытывая ни малейшего интереса к душевной стороне ее личности. И потому она задумывается: «Неужели только в этом наше женское призвание, чтоб от служения телом грудному ребенку переходить к служению телом мужу? И это попеременно – всегда! А где же моя жизнь? Где я? Та настоящая я, которая когда-то стремилась к чему-то высокому, к служению Богу и идеалам?»
И вот тут-то и появляется Бехметев.
Это та же тема, которая была поднята в «Крейцеровой сонате», только увиденная с женской точки зрения. Но не забудем, что «Крейцерова соната» – это монолог глубоко больного и душевно разрушенного человека, каким является Позднышев. Однако писал повесть душевно здоровый Толстой. Парадокс повести «Чья вина?» заключается в том, что она как раз написана классическим повествовательным языком, но при этом оставляет ощущение жуткого бреда.
Единственное слабое место Анны – она ревнива. И несмотря на всё омерзение, которое она испытывает от связи с мужем, она страшно боится его ухода из семьи. Ради того, чтобы предотвратить этот уход, она готова на всё. «Она решилась всеми силами удержать мужа, искать те пути и средства, которыми она снова могла бы привлечь его к себе и удержать в семье. Средства эти она смутно знала, они были ей противны, но что же лучше?»
Ее ревность к крестьянке Арине и ко всем женщинам, с которыми общался князь до женитьбы, порой принимает болезненно-мазохистский характер, «и тогда отношения ее к мужу делались совершенно неестественны». «Иногда, красная и взволнованная, она требовала от него рассказов об его прежних увлечениях». «Анна вспомнила всё то, что она делала, чтоб удержать мужа, и ей стало противно и гадко на себя».
Значит, автор этой повести понимала, что причина ненормальных отношений в доме заключается не только в князе? Появление Бехметева и дружба с ним важны для Анны именно потому, что Бехметев является как бы бесполым существом. Она не тревожит его полового инстинкта «зверя», который подавлен болезнью, а он не возбуждает в ней мук ревности и не заставляет сходить с ума. Бехметев болен, жить ему недолго. Бехметев мертвый мужчина, но зато живой друг.
Повесть «Чья вина?» является ценным документом для понимания действительной, а не литературно придуманной драмы жены Толстого. Эта повесть создавалась как литературная месть. Она пыталась «вывернуть» «Крейцерову сонату» с ее изнаночной (темной) на лицевую (светлую) сторону. Повесть дышит благопристойностью и морализаторством, в отличие от страшной, завораживающей и разрушительной по силе воздействия повести мужа. Она хотела написать вещь об идеальной женщине, которая оказалась во власти мужчины-демона, затем нашла отдохновение в дружбе с ангелом-мужчиной и была «зверски» убита мужем. Но в результате она написала повесть, из которой отнюдь не ясно: чья же всё-таки была вина? И была ли чья-то вина?
Глава восьмая
Красивый идол
Если до посещения Оптиной и приезда в Шамордино еще можно говорить об уходе Толстого, подразумевая под этим понятием некую осмысленную перемену мест, то после отъезда из Шамордина ни о каком уходе не могло быть и речи. Это было только бегство. Даже младшая дочь Толстого Саша, которая всецело поддерживала отца, оказавшись с ним в поезде до Ростова, вдруг по-настоящему испугалась и почувствовала: происходит что-то не то! Он (они) совершил (совершили) какую-то ошибку, которую, может быть, и нельзя было не совершить, но которая от этого не перестает быть ошибкой.
Впервые Саша ясно увидела, что из родного дома бежал не великий писатель, третируемый, как ей тогда казалось, плохой, хитрой и истеричной женой, тогда осуждаемой ею матерью, а восьмидесятидвухлетний старичок, больной и беспомощный, нуждавшийся в постоянной заботе со стороны той самой плохой жены.
Астаповская трагедия началась не в Астапове, а в поезде от Козельска. «В четвертом часу отец позвал меня, его знобило, – писала А.Л. Толстая. – Я укрыла его потеплее, поставила градусник – жар. И вдруг я почувствовала такую слабость, что мне надо было сесть. Я была близка к полному отчаянию. Душное купе второго класса накуренного вагона, кругом совсем чужие, любопытные люди, равномерно стучит, унося нас всё дальше и дальше в неизвестность, холодный, равнодушный поезд, а под грудой одежды, уткнувшись в подушку, тихо стонет обессиленный больной старик. Его надо раздеть, уложить, напоить горячим… А поезд несется всё дальше, дальше… Куда? Где пристанище, где наш дом?»
