Больше он в районную поликлинику не обращался…
Больной с острым инфарктом миокарда лежал на кушетке в кабинете электрокардиографии и ныл:
– Зачем мне в больницу? Не хочу я! Дома отлежусь, и все будет в порядке…
– В больнице тоже все будет в порядке, – сказал Данилов, рассматривая снятую получасом раньше кардиограмму с явными признаками крупноочагового инфаркта нижней стенки левого желудочка суточной давности.
– Да мне сегодня уже лучше! – настаивал больной. – Дома – там и стены помогают…
– Ваше счастье, – ответила пожилая заведующая терапевтическим отделением. – С болями в сердце надо на дом вызывать, а не по поликлиникам шляться! Страшно подумать – пришел со свежим инфарктом на прием к участковому!
– Сейчас какие жалобы? – спросил у больного Данилов.
– Голова слегка кружится, – ответил тот.
– Мы его обезболили. Вот, пожалуйста, – заведующая протянула Данилову листок, на котором круглым аккуратным почерком было перечислены препараты и указано давление до и после.
– Спасибо, – поблагодарил Данилов, аккуратно складывая листок пополам и пряча его в карман. – Вера, я пока осмотрю товарища, а ты пригласи Петровича с обычными носилками…
– Я никуда не поеду! – больной попытался встать. – Без моего желания не имеете права! Это незаконно!
– Лежите! – Данилов придержал его рукой. – Конечно, по закону вы можете сейчас отказаться от госпитализации, послать всех нас подальше и уйти домой… Только дело в том, что домой вы не дойдете, это я вам обещаю!
– Но сюда-то дошел! – возразил больной.
– Редкостное везение. Дважды в день такого не случается, не надейтесь. Ну что – будем жить или пойдем домой?
– Поехали, что уж там, – тихо выдохнул больной.
Закончив осмотр, Данилов запросил на Центре место в кардиологической реанимации, получил его в «родной» сто шестьдесят восьмой больнице, после чего с помощью Петровича, Веры и заведующей отделением аккуратно переложил мужчину на носилки.
– Пошли!
Плавно подняли носилки и пошли. Петрович – спереди, Данилов – сзади, Вера – сбоку. На улице она забежала вперед и распахнула задние дверцы.
– Вот и все, – успокаивающе сказал больному Данилов, садясь возле него в салоне машины. – Сейчас поедем. Как вы себя чувствуете?
– Норм… – начал больной и вдруг, дернувшись, перешел на хрип.
Данилов прижал пальцы к его шее и не смог нащупать пульсацию.
Размахнувшись, он изо всей силы стукнул кулаком по грудине своего пациента, столь внезапно решившего покинуть этот бренный мир.
По лицу мужчины разлилась восковая бледность. Он лежал не дыша и не двигаясь вообще. Данилов ударил еще раз. Тщетно – сердце так и не завелось…
Клиническая смерть! Считанные минуты до биологической! А там – все, конец, который, как известно, делу венец. Констатируйте смерть, доктор, и везите вашего недавнего пациента в Ползунов переулок, в вечно дежурящий столичный морг.
Но – еще есть время. Совсем чуть-чуть, но есть.
– Внутрисердечный! – это для Веры.
– Гони! – это Петровичу.
Вера и без Данилова знала, что ей делать, пока он несколько раз с силой нажал на грудную клетку умирающего обеими руками, все было готово для укола в полость сердца. Адреналин, призванный запустить остановившийся мотор, Вера набрала в шприц, на который надела толстую и очень длинную иглу.
Это в фильме «Криминальное чтиво» два придурка чуть ли не десять минут готовятся сделать внутрисердечную инъекцию. У кинематографа свои законы, у жизни – свои. Счет идет не на минуты – на секунды.
Разорвал на безжизненном теле футболку, нащупал нужную точку в межреберном промежутке (о ребро игла если не сломается, то погнется) и с маху, так же, как бил кулаком, засадил шприцем.
В нужный момент рука сама остановилась. Легкое движение поршнем назад, в шприц поступает кровь. Это – здорово, это означает – точное попадание. Игла – в полости сердца.
Нажатием на поршень шприца Данилов ввел адреналин в полость сердца и мгновенно выдернул иглу обратно. Медлить нельзя – запущенное сердце может порваться об иглу.
Еще несколько энергичных нажатий на грудную клетку. Глубокий выдох воздуха из своих легких в полуоткрытый рот умирающего. Еще один. Пятнадцать качаний – два выдоха, пятнадцать качаний – два выдоха!
– Атропин внутривенно!
И самое радостное в тяжелой и грязной работе врача – забилось остановившееся сердце, задышали уже спавшиеся, было, легкие, поползли вверх веки.
– Мне гнать или как? – спросил Петрович.
«Или как» означает «если в машине труп, то я поеду помедленнее, спешить ведь уже некуда».
– Гнать! – ответил Данилов, задвигая в гортань пациента трубку.
На радостях руки его так и летали. Что ни говори, а душевный настрой – великое дело!
– Ты будешь жить! – пообещал мужчине Данилов, фиксируя пластырем подключичный катетер. – Вера, глюкозу!
– Уже! – секундой позже ответила Вера…
То же реанимационное отделение, где они были несколько часов назад.
– Без родственников? – уточнил доктор Беляев, глядя на кардиограмму, снятую в поликлинике.
– Без, – ответил Данилов.
– Слава тебе, господи…
– Что, дочка предыдущего пациента достала? – улыбнулся Данилов.
– Не то слово! – покраснел от воспоминаний реаниматолог. – Я ему аритмию купировал и с ходу в отделение перевел. Пусть там изгаляется!
Уже на подстанции, получив долгожданный обед, по времени практически превратившийся в ужин, Данилов вспомнил, что у него начинала болеть голова и как-то сама собой прошла. Он даже не понял где – в поликлинике или позже – в машине.
– Вера, а как звали нашего реанимированного? – спросил Данилов у фельдшера, с упоением поедавшую банан.
– Борис Николаевич, как бывшего президента, – с трудом оторвавшись от своего занятия, ответила оголодавшая Вера. – А что?
– Да так, – пожал плечами Данилов. – Приду со смены домой, расскажу матери, что спас человека, а она спросит: «Кто он?» А я так ничего о нем и не знаю. Скажу хоть, как зовут.
– Он электриком на НПО «Молния» работает, – Вера доела банан и могла спокойно беседовать.
– Откуда знаешь?
– На карте прочла, в поликлинике, пока вы его осматривали. Дату рождения сказать?
– Не надо. Какое сегодня число, я и так помню, – пошутил Данилов.
– Что, Вова, опять кого-то спас? – поинтересовался только что вошедший на кухню Чугункин. – Изведал момент истины?
– Да, изведал, – скромно ответил Данилов, рассматривая бутерброд со своей любимой сырокопченой колбасой, словно примериваясь половчее вонзиться в него зубами. – А что – заметно?
