То, что я изложу в этой главе, будет достаточно, чтобы в моей работе о мимике находились налицо все ее члены, не исключая и тех, которые, не имея еще нервов и мышц, уже обрисовались хотя бы в главнейших штрихах. Умеющий читать между строк откроет в них очертания моих этнологических и эстетических воззрений и найдет материал для продолжительного исследования, которое, может быть, не останется бесплодным.
Лица человеческие до такой степени разнообразны по своим относительным размерам и своим чертам, сходству или несходству, что можно сказать, – сколько людей в мире, столько и лиц, и что ни одно из них еще не повторилось в течение веков. Однако же, некоторые из них до такой степени похожи одно на другое (как это бывает у некоторых близнецов одного и того же пола), что легко можно принять их одно за другое, другие же, наоборот, до того различны, что как будто принадлежат живым существам различного рода. Сближение лиц сходных, разделение лиц несходных – это задача классификации и в этнологии, и невидимому нетрудная, в действительности же это одна из самых тяжелых работ, выпадающих на долю натуралиста. Различия проявляются в бесконечно малых степенях; между крайними полюсами известного ряда лиц такое множество промежуточных звеньев, что между ними весьма легко запутаться даже самому проницательному исследователю и самому опытному классификатору. Если бы возможно была сразу поставить перед собою ряд лиц всего человечества, то посредством бесконечного ряда промежуточных лиц можно было бы соединить лицо Венеры Милосской с лицом тунгуски, лицо Аполлона Бельведерского с лицом австралийца – без перерыва в ряду и без особых препятствий.
Шесть лет тому назад, я послал другу моему, профессору Гильоли, письмо об этнологии (Введение к кругосветному путешествию итальянского корвета Маджента, Майснер, 1876 г.), в котором я изложил мой символ веры, мои убеждения о племенах человека. В настоящее время, спустя шесть лет, после той внутренней и внешней критической разработки, которая могла бы разъесть сталь самых крепких убеждений, я с удовольствием вижу, что и теперь мои воззрения остались такими же, какими были и прежде. Может быть я видоизменил расположение какой-либо ветви или отростка этнологического дерева, но все-таки мой символ веры еще и теперь имеет для меня всю авторитетность догмы. Вот этот символ веры, в котором слова – человек и племя нужно только заменить словом лицо, чтобы составились тезисы моей теории по сравнительной морфологии лиц человеческих.
1. Человек – одно из наиболее космополитических животных и наиболее изменчивых, и потому он представляет чрезвычайное разнообразие племен и их подразделений.
2. Число племен неопределенно; многие исчезли, другие же образовались вновь или могут образоваться впоследствии.
3. Чем далее подвигаемся мы вместе с историей, тем более и более мы открываем племена и их подразделения, потому что в прежние времена люди не так много путешествовали и дольше оставались изолированными одни от других.
4. И внизу и на вершине родословного дерева всего человечества ветви и отростки сближаются между собою настолько, что самые высокие ветви находятся в связи с самими низкими. Негр, возвысившийся до кафра, уже приближается к европейцу, а европеец, спустившийся ниже, вследствие напр., эпидемического зоба, или кретинизма, или голодания, приближается к негру или к австралийцу.
5. Вообще низшие племена имеют черную или смуглую, а высшие – белую или почти белую окраску.
6. При классификации племен нужно сколь возможно менее гоняться за родоначальниками племен, так как эти розыски – самый обильный источник этнографических ошибок.
После того как я опубликовал свое этнологическое дерево, в котором я классифицировал племена по критерию умственного развития, из этого дерева возникли два других. В одном из них племена сближаются одно с другим по внешним морфологическим признакам, без всякой предвзятой мысли о моногенизме или полигенизме, без всякого подчинения какому-либо авторитету филологическому или этнологическому. В другом – племена распределены по требованиям эстетики, как понимаем ее мы, арийцы.
Вот три различных основы классификации: система, метод и образ действия (modus agendi), зависящий и от метода, и от системы.
Первая и вторая системы классификации наиболее сходны в результатах распределения племенных ветвей. Очевидно опыт этнологии, предложенный мною антропологам, не был настолько систематичен, как это казалось на первый взгляд. В самом деле, мозг очень сложный орган; это, так сказать, высший синтез всех жизненных сил, и потому в нем сконцентрированы сотни вторичных признаков и сам он модифицируется, возвышаясь или понижаясь вместе с ними.
Я полагаю, что главнейшими этническими типами, под которые можно подвести лицо человеческое, можно считать следующие:
1. Лицо арийское (очень часто смешивающиеся и сливающиеся).
2. Лицо семитическое (очень часто смешивающиеся и сливающиеся).
3. Лицо негра.
4. Лицо негритоса.
5. Лицо готтентотское.
6. Лицо монгольское.
7. Лицо малайское.
8. Лицо американское (приближающееся к арийскому и монгольскому).
9. Лицо австралийское.
Малоразвитые народы придают своим богам этнический тип, свойственный их собственному племени. Тоже, что с богами, делают и с национальными масками. Рассматривая итальянские маски stenterello, gianduia, meneghino, pantalon, arlequin и др., мы видим, что в этих карикатурах народ всегда олицетворяет себя самого, преувеличивая лишь черты собственной физиономии.
Много томов будет еще написано о красоте вообще и о красоте человека в частности до тех пор, пока человек будет обитать на нашей планете, и пока будут основываться школы эстетики, которые не один раз переменят свое знамя. Я тоже напишу свою книгу, которая может остаться гласом вопиющего в пустыне, если будет выражать только мои мнения и мою мысль, или же, в лучшем случае, будет принята, как выражение взглядов известного времени и народа.
А пока, да позволено мне будет начертать, подобно волшебникам, магический треугольник, который, по моему мнению, обнимает собою всю казуистику эстетики. Для меня эта великая проблема вполне очерчена тремя определениями, исходящими от трех гениев, не только различных, но даже противоположных:
Красота есть отблеск истины. Платон.
Для жабы самца красота – это его жаба-самка. Вольтер.
Красота физическая… не подчиняется ли она капризам, чувствам, не зависит ли от климата и от вкуса? Мирабо.
В красоте мы ищем тип совершенства, тип всевозможных вещей, прототип всех типов. И мотылек красив, когда его идеальная легкость соединена с поразительным блеском и окраскою форм, свойственных этому насекомому; и бурый лев с его мохнатою гривою красив своею силою; человек красив более всякого другого живого существа, потому что поставленный выше всего животного царства, он обладает самыми изящными формами при самых могучих проявлениях жизни; он особенно красив для нас, потому что мы ему симпатизируем безгранично, и красота его увеличивается до бесконечности, когда она может сразу удовлетворять большому количеству наших интеллектуальных требований.
