Вот так философия, вот так психология – какой-то каббалистический жаргон.
По мнению добродушного прелата, малая голова также обозначает робость, и конечно он находит для этого блестящее доказательство.
В самом деле, наши действия – ни что иное, как исполнение мыслей и если жизненные духи не выполняют, как следует, своего назначения, то душа не в состоянии ни распознать истинную природу внешних предметов, ни удостовериться в их состоянии; поэтому она боится действовать и не может остановиться на каком-либо решении
[80]
.
И, по мнению Де Лапорты, робкий человек имеет мягкие волосы, наклоненное туловище, очень тонкие мышцы ног, бледный цвет кожи, слабые и мигающие глаза. «Оконечности тела слабы и бессильны; ноги тонки – (а у женщин?), руки тонки и слабы, чресла малые (а у женщин?) и слабые и т. д.».
Инженьери и Гирарделли полагают, что очень черный зрачок (sic!) «указывает с точностью на человека боязливого, потому что подобные глаза почти всегда являются признаком робкой души. В самом деле, они происходят от чрезмерного изобилия водяных влаг и от недостатка жизненных духов, из чего видно, что естественная теплота уменьшена и что темперамент удаляется от надлежащей температуры и допускает преобладание холода и влаги, которые представляют основы страха».
Но все эти астрологические умствования – ничто в сравнении с тирадою того же Гирарделли, в которой этот «искусный веспертинский академик», словно забыв, что он сам уроженец Болоньи, города искони веков славившегося красотою и миловидностью своих женщин, предостерегает нас от прекрасных коралловых губок. По его мнению, чем они меньше и нежнее, тем более они свидетельствуют о боязливом нраве и о целой коллекции пороков и недостатков, зависящих от робости. Вот образчик недостаточной галантности этого писателя:
Все вы, дозволяющие своему сердцу пленяться красотою женщин и их глазами, читайте и перечитывайте эти немногие, но правдивые строки. Дайте себе труд начертать мои слова в вашей душе, как на вечном мраморе, потому что я живо представлю вам, как в зеркале, все заблуждение, в какое вы впадаете, все беззаконие, учиняемое вами, всю опасность, которую вы создаете собственными руками, делаясь безумными поклонниками красоты, которая быстротечнее времени, эфемернее тени, непостояннее ветра и увядает быстрее цветов. Но еще с большим вниманием выслушайте меня вы, обожающие как священные останки, маленький рот и две нежные коралловые губки, которые вы покрываете поцелуями и через сто тысячу раз ежечасно спускает вашу душу в живую гробницу. Мы согласны с вами, что небольшой рот, украшенный двумя маленькими кругловатыми рубинами, составляет красоту женщины, но мы не допускаем, чтобы сладость поцелуев и нежность речей, которыми вы любите упиваться, не отрыгались бы горечью. Не мед вы пьете из этих бессчетно целуемых вами губ, а яд, который проникает в душу и еще при жизни подвергает ее жалкой смерти от любви.
Любовью твой путь ведет наверно к смерти,
И быстро губит нас волнения твои.
После разъяснения, что маленькие губы указывают на расположенность к страху, Гирарделли еще сильнее нападает на несчастных дочерей Евы:
Если бы этот страх был единственною страстью женщин, в этом еще не было бы большой беды; но не так оно в действительности, ибо страх влечет за собою такое множество недостатков, что для перечисления их не хватило бы всей этой книги. В женском мозгу содержится столь холодная влага, что женщина оказывается ленивою во всякой деятельности.
В настоящее время мы более галантны, чем Гирарделли: мы уж не приходим в такой ужас от маленьких ртов, украшенных двумя небольшими кругловатыми рубинами. Но, увы! Мы уже не умеем угадывать по одному виду лица, приведет ли оно нас к позору Лиссы или к славе Палермо и Волтурна.
Глава XVI. Мимика мысли
Если мысли не сопровождаются удовольствием или страданием, каким-либо чувством или волнением, то мимика оказывается мало выразительной и весьма сосредоточенной. Отсюда, однако, не следует заключать, чтобы работа головного мозга не обладает никакой самостоятельной мимикой.
Умственная мимика способна выражать, посредством различных присущих ей движений, то силу мышления, то его природу, то известный момент деятельности мысли; или же она может сопровождать, в форме сочувственного ритма, те молекулярные движения серого вещества мозговой коры, которые составляют основу мышления. В этом и заключаются различные функции умственной мимики. Мы должны исследовать каждую из них в отдельности, и затем, по окончании этого анализа, мы будем уже в состоянии сгруппированные собранные материалы, и наметить некоторые законы, бросающие свет в один из темных уголков физиономики. У старших писателей можно найти каббалистические определения человека умного и глупого, а в числе работ новейших физиологов встречается несколько хороших исследований относительно внимания и размышления. Но мне кажется, что ни одна книга не дает нам полного отчета обо всей совокупности мимических явлений, сопровождающих работу мысли.
Чтобы получить понятие о той быстроте, с какой пополняются пробелы, оставленные невежеством прошлого, стоит только сравнить таблицу II в сочинении Лебрёна, где изображено внимание, с прекрасной монографией относительно того же явления, составленной недавно Павлом Риккарди из Модены
[81]
.
Лебрён показывает нам лицо, нарисованное, правда, с большим искусством, но которое совершенно одинаково могло бы выражать как подозрение, так и желание. Аналитический диагноз заключается у него в следующих четырех строках:
Признаки внимания состоят в том, что брови опускаются и приближаются к носу, зрачки устремляются на данный предмет, рот открывается, особенно его верхняя часть, голова немного наклоняется или становится неподвижной, не представляя никаких других замечательных изменений.
Следующая таблица может, однако, служить как бы введением к нашему исследованию.
Синоптическая таблица мимики мысли
С первого момента жизни, когда в мозговых клеточках начался процесс мышления, мысль не прекращает своей деятельности до последнего нашего вздоха. По всей вероятности, она продолжает работать даже и во время сна, и если многие люди воображают, что они ничего не видят во сне, то это зависит лишь оттого, что утром ими забываются туманные образы ночных сновидений. Разбудите человека внезапно и заставьте его обратить внимание на состояние своего сознания в эту именно минуту, – и почти всякий вам скажет, что ему что-нибудь снилось. Я часто проделывал этот опыт над самим собою и над другими, и он постоянно приводил меня к одному и тому же результату.
Эта непрерывность мысли выражается на человеческом лице слабой мимикой, которая ускользает от внимания потому только, что она постоянно и тесно связана с другими характерными признаками, отличающими лицо живое от мертвого. Основные черты всякого умного лица заключаются в известной живости глаз, в известной быстроте сокращения лицевых мускулов; и коль скоро этих признаков не достает, мы говорим, что такое-то лицо имеет выражение глупое. К этому предмету мы возвратимся при разборе критериев, служащих для оценки человеческого лица с точки зрения умственной и нравственной
[82]
.
