– Почему никто не рассказывал мне этого раньше? – полушепотом спросил я, совершенно растерянный.
– Возможно, вы просто не спрашивали, – чуть заметно улыбнулся Ксантерилл. – Но скорее дело в том, что никто не знает этого. Люди, увлеченные бесконечными войнами, давно потеряли нити своей истории. Эльфы же забыли ее, потеряв себя.
– Почему? – выдохнул я.
– Гордыня. Слишком много человеческого перенял мой народ. Хотя люди полагают, что это исконное эльфийское свойство. Порой я думаю, что они правы. Эльфы покинули свой дом, чтобы найти что-то особенное. Но в мире людей этого нет. Все самое прекрасное они оставили в Колыбели. Теперь их сердца рвутся обратно, но…
– Это я слышал: вам нельзя возвращаться. А кто запрещает?
– Колыбель, – тяжело вздохнула рядом Эллина.
– Как это?
– Ни один эльф не способен переступить невидимую черту, проведенную лесом, – тихо ответил эльф.
– То есть эльфы просто приходят туда, но не могут зайти? Вроде невидимой стены, что ли?
– Нет, не стена. Просто тот, кто войдет, перестанет быть.
– Умрет на месте? – растерялся я.
– Перестанет быть, – упрямо повторила Эллина.
– Ну и порядки тут у вас, – только и смог выдать я.
– Столетиями эльфам не удавалось приблизиться к Страннику. К примеру, ваш предшественник так ненавидел мой народ, что уничтожил всю семью прапрадеда Эллины. Тот, что был до него, эльфов не презирал, но и помогать не спешил. И мы рады, что Странник наконец стал нашим гостем.
– Помогать? В чем? – напрягся я. – Я уже говорил Эллине и повторюсь, я не хочу быть Странником. Мне не нужна вся эта магия или сила. И я не собираюсь идти в этот ваш Храм. С меня достаточно того, что было в городе…
– Эллина рассказала, но, возможно, вы расскажете об этом случае подробнее, – некстати перебил меня эльф.
Я нахмурился. Вспоминать о своей ошибке мне хотелось меньше всего.
– Я полагаю, что могу помочь. Магия эльфов разительно отличается от того, что делают люди. Как роза отличается от клинка.
Меня несколько озадачило такое халтурное сравнение. В конце концов, эльф мог бы придумать что-то более оригинальное. Но я промолчал.
– Андрей пользовался «ветвями», – вмешалась в разговор Эллина, как всегда чуждая условностей.
– Расскажите, – настойчиво попросил темноволосый, и я тяжело вздохнул.
– Я был немного… расстроен…
– Из-за Тарии, – опять вмешалась Эллина с совершенно неуместными пояснениями.
Я поморщился и сухо пояснил:
– Мне показалось, что если брать самую тоненькую ниточку, то большой беды не будет.
Эльф кивнул:
– В целом так и должно было быть.
– Ну, видимо, я перестарался, – развел я руками, – я брал самую тоненькую и прозрачненькую.
– Прозрачненькую? – настороженно переспросил эльф, брови его сложились домиком, и лицо приобрело слегка испуганное выражение.
– Ну да, прозрачную.
– Белую, – сказал он, и отчего-то мне показалось, что это не вопрос, а утверждение.
– Ну да, она была не такая яркая и…
– Белая, – в очередной раз перебила меня Эллина, – это высшая ветвь. Ее энергия сильнее, и пользоваться ею может не каждый.
– Удивительно, что вы ее смогли заметить, – задумчиво произнес эльф.
– Удивительно, что он еще жив! – воскликнула Эллина.
Я внимательно посмотрел на нее – она действительно выглядела взволнованной.
– Эль права, – глядя куда-то вдаль, произнес Ксантерилл, – разрыв белой ветви должен был вызвать большой резонанс.
– Еще бы! – пробурчал я.
– Нет, не вокруг, а внутри вас. Чтобы выжить в такой энергетической пробоине, вам нужно было вложить немало силы. Очень много силы. С трудом представляю себе такой запас.
– Я помогала, – нахмурилась Эллина.
– Даже трех твоих резервов не хватило бы, – отмахнулся эльф.
– Да, вытянуло все за мгновения, – согласилась девушка.
– Но я же жив, – разозлился я, потому что совершенно потерял нить их рассуждений. Судя по разговору, выходило, что я не должен был выжить.
– Я могу назвать это чудом, – легко улыбнулся мой собеседник.
– А я не могу вечно ждать чуда. Повезло один раз, не значит, что повезет еще. Так что в эти игры пусть теперь играют другие.
– Но вы Странник. Так или иначе – ваша цель Храм.
– Зачем мне это?
– Милосердие, – тихо отозвался эльф. – Вы прибыли в этот мир, чтобы принести в него гармонию, укрепить равновесие, не допустить разрушения. Чтобы помочь и… пожалеть. Мой народ многие века скитается, точно бродяга. Мало кто может это признать, но эльфы нуждаются в жалости. И если вы не захотите помочь, мой народ будет ждать еще пять, а то и десять столетий. Как знать, возможно, скоро и ждать будет некому. Трудно скрывать, но, боюсь, всем уже известно, что эльфийская кровь не становится сильнее…
Я озадаченно посмотрел на эльфа. Попытка вызвать во мне жалость показалась мне слегка наигранной, да и жалости как таковой к этому типу я не испытывал. Определенно эльфы не выглядели несчастными. Прекрасный город, прекрасная жизнь – лично мне казалось, что у них тут просто благодать.
– Дети. У нас становится все меньше детей, – прошептала Эллина. – Те, кто рождается… Понимаешь, раньше считали, что кровь эльфов сильнее и все полукровки наследуют способности эльфийского народа. Поэтому и люди никогда не признают детей смешанных кровей. Многие века было принято, что любой, в ком есть хоть капля эльфийской крови, называется эльфом.
– Но правда в другом, – мрачно подхватил Ксантерилл. – Потеряв связь со своей родиной, эльфы потеряли и нечто важное. Трудно сказать что. Теперь многие видят, но все еще боятся признать: эльфийская кровь ослабела. Сегодня даже полукровки не могут иметь детей. Даже от человека.
– Почему? – окончательно запутался я.
– Раньше дети были благословением. Милостью, которую давал Лес тем, кто истинно любил. После мой народ стал жить по закону людей, чьи дети появляются на свет не во благо, а по воле случая. Это казалось проще и удобнее. Но, очевидно, мы что-то упустили.
– Нарушили вековой ход вещей, – вздохнула Эллина, и я внимательно посмотрел на нее. Она и впрямь казалась расстроенной.
– Эллина, – осторожно спросил я, – ты действительно думаешь, что это так?
– Поверь, ошибки не может быть.
Я задумался. Возможно, связь с тем местом, где они родились, была важна для этих людей… то есть эльфов. В конце концов, тут везде действует магия и прочие странности. Может, и на деторождение это как-то влияет. Вот только одного моего сострадания, кажется, было недостаточно.
