Надежда смекнула: где страховая компания, там следствие будут вести строго, деньги-то большие платить никому не хочется зря. Ожидая, что сейчас посыплются недоуменные вопросы – с чего это она интересуется этим пожаром, Надежда передала привет овчарке Зене и поскорее отключилась.
Утром в понедельник я ждал Надежду Николаевну в переходе метро, чтобы перехватить ее перед работой и обменяться информацией, на чем она очень настаивала.
Про мои события в ночь с пятницы на субботу она уже знала и очень ругала следователя Громову за самоуправство. Я, хоть и был зол на родную полицию, сказал все же, что, по моим предположениям, Громова тут не виновата, что посадили меня менты без ее распоряжения. Но Надежда со мной не согласилась:
– Все они одинаковы, правды не найдешь! Но мне некогда, так что слушай!
Она быстро и толково изложила мне все про письмо и показала свои записи.
– И вот смотри, я тут вчера прикинула на листочке: двенадцатого марта кто-то принял факс, там есть дата. Дальше, четырнадцатого марта в Сертолове случается пожар, и, как мне удалось выяснить, предположительно, сгорел именно тот контейнер, номер которого был послан по факсу. Значит, факс этот оказался у племянника Александры Михайловны. Как? Случайно. Допустим, чинил он аппарат, а потом случайно принял факс.
– И сразу заподозрил неладное? – скептически заметил я.
– Не сразу, но бумажку зачем-то прихватил с собой. Сможешь узнать, откуда факс был послан? – неожиданно спросила Надежда.
– А вам зачем?
– Затем, что тут какая-то загадка. Уже два человека вокруг этого факса погибли: девушка и сторож при пожаре.
– Собаку не забудьте, – фыркнул я.
– И собака, – невозмутимо согласилась Надежда, – а еще исчез теткин племянник, потому что после его звонка насчет письма, который был пятнадцатого марта, от него ни слуху ни духу.
– Вы думаете, что и племянника – того? – не поверил я.
– Очень даже может быть! Но не будем делать не подкрепленных ничем предположений. Только неспокойно мне что-то, потому что пятнадцатого он позвонил, сообщил, что придет письмо и чтобы тетка его берегла, а восемнадцатого марта письмо у тетки отбирают и потом девушку, замешанную в этом, убивают.
Я внимательно поглядел на Надежду. Глаза у нее горели хищным блеском.
– Послушайте, зачем вам это все надо? – не выдержал и спросил я.
– Как – зачем? – вскинулась Надежда. – Ладно, все равно на работу опоздала, так что сейчас объясню. Вот, слушай. Взяли тебя менты ни с того ни с сего – на всякий пожарный случай. Ты, я так понимаю, держался там у них неплохо: на допросе сидел тихо, а в камере сумел за себя постоять.
– Все так, – кивнул я.
– Разумеется, есть у них методы, чтобы расколоть, как они выражаются, кого угодно. Но к тебе вряд ли они стали бы их применять. Действительно, подозрений против тебя никаких. Так что выпустили бы тебя утром по-тихому, а Громова потом при встрече, возможно, даже извинилась бы: мол, перестарались ее помощнички, не давала она такого распоряжения, и виновные, мол, будут наказаны.
– Так уже и наказаны! – усомнился я.
– Сказать-то все, что угодно, можно! – отмахнулась Надежда. – Ты не перебивай, а слушай. Но дело-то обернулось совсем по-другому. Вдруг, среди ночи, приезжает какой-то тип из ФСБ и срочно отмазывает тебя. Твой… отчим там, в ФСБ, большая шишка?
– Не знаю, полковник вроде, – нехотя процедил я.
– Наверное, большая. Так вот, я и думаю, не оказал ли он тебе медвежью услугу? Я, конечно, не в курсе, но везде пишут и говорят, что ФСБ и полиция между собой всегда на ножах, и если есть возможность друг другу подгадить, то они это со всей душой запросто сделают. Я следователя Громову немножко знаю…
– Откуда, интересно?
– Не спрашивай, долго рассказывать. Так вот, она теперь в тебя вцепиться может, как бультерьер. И затаскает по допросам.
– А вам-то что? – невежливо перебил я. – Какая у вас забота?
Надежда Николаевна посмотрела на меня укоризненно и вздохнула.
– Вообще-то, если честно, ты прав. Я, как всегда, лезу не в свое дело. Тем более что ты действительно ни при чем. Просто мне интересно разгадать эту загадку.
– Так бы сразу и сказали! – ворчливо начал я. – А спасать меня не надо, я и сам могу о себе позаботиться.
– Что ты собираешься делать? – встревожилась Надежда.
Хоть мне и не хотелось раскрывать ей свои планы, но мне понравилось, как Надежда честно ответила, что просто хочет разгадать криминальную загадку, а не стала распинаться, как она за меня волнуется и переживает. Поэтому я помолчал немного, а потом пришлось сознаться: мне тоже хочется узнать, какая же сволочь убила девушку. Уж больно красивая была длинноножка, жалко мне ее. Неплохо бы найти убийцу и поднести ее следователю Громовой на блюдечке с голубой каемочкой, чтобы она от меня отвязалась.
– Только не лезь в криминал, это опасно!
– Хорошо, не буду, – кротко ответил я Надежде Николаевне, хотя план действий на первое время уже был у меня в голове.
Надежда поглядела на часы, охнула и заторопилась. А я быстренько купил продуктов, потому что утром отпросился у бабули только в магазин, и позвонил своему приятелю Вовке Околевичу. Мне нужны были колеса.
Околевич сидел дома в полном унынии. Этому я не удивился – ни тому, что он дома, потому что он крутой программер и работает дома на компьютере, ни тому, что он сразу же начал ныть и жаловаться на судьбу. Околевич – мой бывший одноклассник, он сутулый, лохматый и очень высокий. А я – ну, вы представляете, как мы смотримся вдвоем. В школе наслушались мы с ним всякого, но Околевич не обращал на клички никакого внимания, а я, как уже говорил, освоил карате, и связываться со мной стало небезопасно.
Околевич живет с матерью и двумя сестрами значительно старше его, которые совершенно его завоспитывали. Они так его достали, что в голове у бедного Околевича что-то сдвинулось на почве женщин. Логично было бы предполагать, что он возненавидит все женское население города Санкт-Петербурга и окрестностей, но с ним случился казус похлеще. Околевич вбил себе в голову, что ему нужна не просто девушка, а настоящая принцесса, неземное создание, этакий ангел с крылышками. Он считал, что только у него в доме три мегеры, а где-то на свете сидит в башне красавица и ждет своего принца. Разумеется, я утрирую, но не очень сильно.
К тому же Околевич еще и сильно влюбчив: стоит ему увидеть девчонку, которая хоть капельку подходит под его мысленный идеальный образ, он тут же готов. Вначале все идет замечательно, он забрасывает девушку цветами и читает ей стихи. Какая женщина не радуется букету цветов? Однако когда во вторую или третью встречу его возлюбленная дает понять, что она не бесплотный ангел, а живая женщина, которая хочет есть, пить и все остальное, требует подарков и не так уж любит стихи, то Околевич сразу же теряет к ней всяческий интерес и от разочарования впадает в депрессию.
