Вынырнул, с наслаждением отфыркался. Охранник, который дежурил у трапа, не преминул дать очередной совет:
– Далеко не отплывай. И не ныряй особо.
Потом подумал и миролюбиво добавил:
– Пожалуйста.
– Ладно, не буду, – сжалился Костя, хотя устраивать заплывы и глубокие погружения и так не собирался.
Голова первого охранника торчала из воды метрах в десяти от катера, лицом, естественно, к Косте.
«Н-да. Дружба дружбой, как говорится, а табачок врозь, – подумал Костя философски. – Типа, вы, конечно, наши гости, но поводок отстегнуть не моги…»
Виорел в таких случаях произносил молдавскую пословицу, которая звучала приблизительно как «фрателе фрателе ши ла брине ку бани» и означала, в сущности, то же самое – хоть ты и брат, а брынза за деньги.
Никакие они с Димой не гости. Они пленники. Пленники на льготном содержании. Наверное, именно поэтому Дима и отказался купаться – он производил впечатление человека, не склонного принимать подачки.
Вволю наплескавшись, Костя вернулся на катер и блаженно развалился на вечернем солнышке. На корме и под кормой тем временем кипела работа: матрос с кочегаром то и дело ныряли и чем-то там под водой занимались – отчетливо слышались короткие редкие удары и иногда скрежещущий лязг. Все это Костя не столько слышал, сколько воспринимал всем телом через корпус катера, хотя даже из-под воды кое-какие звуки доносились. Стюард дважды вручал вынырнувшему матросу небольшую кувалду на деревянной ручке и дважды принимал ее назад.
Потом матрос взобрался наверх и о чем-то долго совещался с хмурым капитаном. Слов Костя не слышал, поэтому пытался что-либо понять по жестикуляции матроса, но тщетно.
Еще чуть погодя по-прежнему хмурый капитан стал совещаться с переодевшимся советником. Фертье выглядел бесстрастным, но желваками на скулах тем не менее поигрывал, поэтому не оставалось сомнений: дела обстоят неважно.
Поужинали уже в сумерках и в полном молчании, после чего Фертье велел Косте с Димой располагаться на ночлег на баке. Стюард принес по одеялу, и они, обогнув рубку, полегли на палубу рядом с носовым кнехтом и свернутым в аккуратную бухту швартовом около него. Было жестковато, но куда деваться? Поворочавшись, Костя отыскал более-менее удобную позу и принялся любоваться звездами. Катер качало на волне, и это, с одной стороны, убаюкивало, а с другой – придавало телу кое-какую подвижность, ничего не отлежишь. Под это мерное покачивание и плеск волны о борт Костя и забылся в полной уверенности, что разбудят их с Димой снова ни свет ни заря.
Проснулся Костя действительно довольно рано, но вовсе не от того, что охранник его растряс. Костя проснулся от жары и света.
Он приподнял мокрую от пота голову и сощурился. Солнце стояло уже достаточно высоко. Катер по-прежнему беспомощно колыхался на волнах, а ничем не удерживаемая дверь в рубку болталась в такт качке и жалобно поскрипывала. На корме никого не было.
Это Костю удивило: он уже привык, что поблизости всегда присутствует как минимум один из охранников-клондальцев. Когда они с Димой засыпали, так и было: охранник расположился чуть ближе к рубке. Сейчас на этом месте валялись смятое зеленое одеяло и светлая рубашка.
Дима не спал, чистил свой блестящий автоматик, усевшись на одеяле по-турецки. Выглядел он спокойным.
– Буэнос утрос! – бодро поприветствовал его Костя, невольно перенимая спокойствие напарника.
– Сомневаюсь, что буэнос… – проворчал Дима.
– В смысле? – насторожился Костя.
Дима скривился. Помолчал немного, не прерывая своего занятия, а потом неожиданно посоветовал:
– А ты походи по катеру. Сразу поймешь.
И действительно, едва Костя обошел рубку, главное сразу же понял.
Перед ведущим вниз трапом лежал мертвый капитан, над которым уже роились жирные зеленые мухи. Крови на палубе почти не было, всего одно небольшое, с четверть ладони, пятнышко. Капитану, по-видимому, сломали шею, поскольку голова его была вывернута под совершенно неестественным углом. Тут же рядом валялся нож, похожий на обычный кухонный, с переломленным примерно посередине лезвием.
Костя оторопело уставился на все это. Потом обернулся и поглядел в корму.
Одно из кресел было опрокинуто и сломано. Второе, в котором обычно сидел Фертье, вообще отсутствовало. На кормовую утку был намотан и закреплен кусок веревки, которую затем обрезали, – короткий, метра два с половиной, хвост свободно полоскался в море, то погружаясь, то вновь всплывая к поверхности от рывков катера.
С минуту Костя стоял, растерянно озираясь. Потом, остро чувствуя дикость и неуместность момента, отлил за корму, поскольку организм после ночи того требовал.
Вскоре Дима закончил с чисткой и тоже пришел на корму. Автоматик свой он держал наготове.
– Что тут произошло? – спросил Костя тупо, не особенно рассчитывая на ответ.
– Ночью какие-то орлы приплыли. Охрану перебили, капитан тоже под руку подвернулся. Советника взяли живым.
– А нас почему не тронули?
– Откуда ж мне знать? – Дима пожал плечами. – Наверное, мы им не нужны. Постояли около рубки, пошептались и ушли. Правильно сделали, я бы их положил, если б сунулись.
– И я это все проспал?
– Ну, работали тихо, – опять пожал плечами Дима. – И гребли тихо, я ни одного всплеска не услышал. А уж как ловко советника спеленали – впору поаплодировать.
Костя все никак не мог поверить в случившееся. Стоял, лупал глазами и пытался собрать разрозненные мысли в кучу.
– И… чего теперь?
– Не знаю, – ответил Дима. – Ты командуешь. Хотя для начала надо бы спуститься вниз и поглядеть, что там и как. Я еще не спускался.
Стволом автоматика Дима отвел в сторону полузакрывшуюся дверь рубки, перешагнул через высокий комингс, потом через ноги капитана и принялся спускаться по трапу вниз. Костя последовал за ним, потому что оставаться на опустевшей палубе одному было выше его сил.
Трап был довольно высокий, в полтора человеческих роста, и очень крутой. Спустившись, они с Димой сразу же угодили в машинное отделение – почти весь отсек занимал паровой котел со множеством труб, вентилей и манометров. Рядом, в корму, располагался крошечный камбуз, пребывающий в относительном порядке – дверцы шкафчиков закрыты, на переборке рядами висят всякие поварешки и тут же рядом – несколько палок копченой колбасы. В общем, не скажешь, чтобы на камбузе кто-нибудь резвился. Около котла тоже, в общем, все выглядело пристойно, разве что ведро из-под угля не стояло чинно в уголке, надетое дужкой на специальный крючок, а валялось на боку посреди прохода. Дима через него тоже переступил и направился по проходу дальше.
Костя ожидал, что за дверью увидит матросский кубрик, однако кубрик располагался дальше к носу, а непосредственно к машинному отделению примыкал довольно вместительный отсек для угля. Сейчас он был заполнен чуть больше, чем наполовину. А вот дальше, в самом носу, действительно обнаружился кубрик – тесная каютка с рундуками вдоль бортов и двумя гамаками над ними. В целом каютка напоминала секцию плацкартного железнодорожного вагона, только она не была строго прямоугольной. И, разумеется, тут отсутствовало окно.
