– Что? – Я прямо задохнулась от возмущения. – Не все гладко? Я тебя ненавижу! Меня трясет от твоего вида, от синего костюма, а от этого коричневого просто воротит. Прямо как в анекдоте: пришел в коричневом, сел в углу и испортил весь праздник! А от твоей чистоплотности просто тошнит!
– Чем плох синий костюм? – Ненаглядный смотрел растерянно. – Нет, конечно, насчет коричневого я согласен, он мне самому не очень нравится, но зачем придавать такое большое значение одежде?
– Слушай, – сдавленным от злости голосом произнесла я, – если ты немедленно не исчезнешь, я за себя не отвечаю. Уходи, и чтобы больше я тебя никогда не видела!
– Но послушай, Катя… – Он нерешительно топтался на месте.
– Если не уйдешь, я сама спущу тебя с лестницы!
Я бросилась в коридор, чтобы открыть входную дверь, но по дороге зацепилась за сбившийся половик и шлепнулась снова на ту же многострадальную коленку. Слезы полились ручьем. Я сидела на полу и причитала, а ненаглядный пытался меня поднять, я сопротивлялась и отталкивала его. Так продолжалось минут десять, пока я случайно не бросила взгляд на зеркало в прихожей. В зеркале отражалось отвратительное зрелище: я, растрепанная, с красной физиономией, сижу на полу, и рот некрасиво кривится от крика.
Увидев такую картину, я отвернулась от зеркала и встала, опершись на услужливо подставленную ненаглядным руку.
Когда я вышла из ванной, ненаглядный глядел участливо и не думал уходить, а мне уже стало все равно.
– Скажи, ты так расстроилась из-за статьи? – начал ненаглядный, когда я, нахохлившись, как воробей, села в кухне на стул. – Но ведь ты сама просила меня познакомить тебя с Андреем, на что же ты рассчитывала? Ведь он журналист, Катя!
В кои-то веки ненаглядный был прав: я сама пришла к Андрею, сама рассказала ему обо всем, а теперь расстраиваюсь по поводу статьи. Но почему же он хотя бы не позвонил и не предупредил меня, что статья выйдет? Он посчитал, что раз Вахромеев и Палыч выбыли из игры, то опасность мне больше не угрожает, ведь он же не знал всего, что еще со мной произошло! Хотя не нужно себя обманывать. Ему просто надо было написать статью как можно скорее, пока не забылась смерть профессора Шереметьева.
Я вспомнила, как счастлива была, когда мы с Андреем ехали в машине в деревню Хаврино. Вряд ли такое повторится.
Я посмотрела на ненаглядного.
– Скажи, тебе никогда не бывает скучно?
– Бывало иногда, – он смущенно хмыкнул, – и с тобой… раньше я старался как-то тебя отвлечь, в разговор втянуть, а ты сидишь, как…
– Как кто? – вкрадчиво спросила я. – Как кто я сидела?
– Нет, я не могу, – открестился ненаглядный, – мне неудобно такое говорить.
– Нет уж, говори как есть, давай раз и навсегда разберемся!
– Я, конечно, зануда, – признался ненаглядный, – но ты, знаешь, тоже раньше была неинтересная, то есть не то чтобы, но в общем…
– Грамотно излагаешь, – поощрила я, – главное – все понятно.
Он окончательно запутался и замолчал.
– Вот интересно, – задумчиво начала я, – двое взрослых людей валяли дурака, притворялись друг перед другом почти полгода, тогда как на самом деле им было дико скучно. Зачем мы это делали, а, Герман?
– Тебе очень идет эта прическа, – ответил он совершенно невпопад. – И волосы стали гораздо красивее, и сама ты…
Вот так всегда с этими мужчинами! Только захочешь с ними серьезно поговорить, они сразу же все сворачивают на прическу!
Вняв моему сердитому взгляду, ненаглядный насупился, потом сказал, что ему нужно все очень серьезно обдумать, а сейчас он не может больше со мной разговаривать, потому что спешит на работу. Что ж, к работе он всегда относился ответственно, этого у него не отнимешь!
Проклятая нога после второго моего падения в собственной прихожей разболелась еще сильнее, так что я забеспокоилась и, провалявшись дома еще сутки, отправилась в поликлинику. Хирург ощупал больную ногу, потом зачем-то то же самое проделал со здоровой, назначил рентген, после чего, взглянув на снимок, потерял ко мне всяческий интерес. С ногой оказалось все в порядке, просто сильный ушиб. Предлагали физиотерапию, но я отказалась – сама заживет, некогда мне в очередях сидеть. Я решила взбодриться и не обращать на болячки внимания – на самом-то деле все от нервов.
Родители по-прежнему были на даче, и я блаженствовала дома одна. По телевизору передавали интересные вещи. Статья Андрея в газете наделала большого шума и получила широкий резонанс. Несомненно, сообщали в новостях, смерть профессора Шереметьева не случайна. Следствие ведется. Но о заседании Комиссии по строительству «Невского Диснейленда», на которую покойный профессор должен был представить свою экспертизу, не было сказано ни слова. А вместо этого как-то вскользь сообщили, что начальник Государственного строительного управления освобожден от занимаемой должности в связи с уходом на пенсию по состоянию здоровья и что временно исполняющим обязанности начальника управления назначен его заместитель господин Парамонов.
Я поразмыслила над этими сведениями и решила, что заместителю Вахромеева повезло больше всех и что очень может быть, что он не стал уповать на слепое везение, а решил немножечко подтолкнуть судьбу – только так можно было объяснить странное поведение Вахромеева в парке аттракционов – его подставили. Но вряд ли я узнаю когда-нибудь подробности.
Сама себе не признаваясь, я ждала звонка Андрея, хоть и понимала, что шансов у меня, в общем-то, никаких. Ладно, допустим, я его не интересую в личном плане, как это ни грустно, но я всегда привыкла смотреть фактам в лицо. Я ведь тоже, пока мы тесно общались с Андреем, старалась никак не дать ему понять, что он мне нравится, – на это у меня хватило ума и выдержки. Но в профессиональном плане он мог бы заинтересоваться той информацией, которую я обещала ему дать. Ведь был момент, когда я могла ему рассказать обо всем – о бандитах, о задушенной Каролине… И слава богу, что не рассказала, потому что Андрей, конечно, написал бы изумительную статью, но для меня это был бы просто-таки полный крах, потому что милиция тут уж порезвилась бы вволю на наших с ненаглядным косточках. Стало быть, все к лучшему, твердила я себе, но глупая моя голова не хотела с этим соглашаться.
Евгений Иванович Парамонов выглянул в окно машины. Они ехали не ежедневным привычным маршрутом, а по какой-то незнакомой улице.
– Толя! – окликнул он шофера. – Ты куда это меня везешь? Я же сказал домой!
– Сейчас, сейчас, Евгений Иванович, – полуобернулся водитель, – там пробка, пришлось объехать!
В душе у Парамонова шевельнулось нехорошее предчувствие. Через минуту это предчувствие оправдалось: машина затормозила и съехала на обочину, а рядом с ней остановился черный «Мерседес» с тонированными стеклами. Дверцы «Мерседеса» захлопали, наружу выбрались несколько крепких ребят в одинаковых черных плащах и невысокий толстячок в просторной оливковой куртке. Толя, паразит, предупредительно открыл дверь парамоновской машины, и толстячок сел рядом с Евгением Ивановичем.
