Была обычная семья, в меру дружная, в меру обеспеченная. Никогда не слышали соседи из их квартиры скандалов. Года четыре назад Ленины родители развелись. Отец переехал, а Лена с матерью остались в этой квартире. И тоже все было тихо-мирно, никаких ссор и раздела имущества. Ленина мать если и имела подруг, то не в доме, с соседками не делилась своими женскими проблемами. Девочка у нее росла серьезная, хорошо училась, готовилась к поступлению в университет. Надежда вспомнила: в прошлом году Лена потеряла ключи от квартиры, а мать ее куда-то уезжала на два дня, и Лена жила у Марии Петровны – не бросать же девчонку на улице. Вот тогда они с Надеждой и познакомились поближе, поболтали вечерком. Надежде девочка понравилась серьезностью и рассудительностью. И хотя видно было уже сейчас, что девочка хорошенькая, а вырастет при надлежащем уходе из нее просто красавица, зоркие глаза Марии Петровны не могли заметить ничего предосудительного – бывали у нее друзья, мальчики тоже, конечно, заходили, но все было прилично, никаких гулянок и топтания в подъезде.
Но все же, может ли быть, что так легко украсть картину из Эрмитажа? Да запросто, ответила Надежда самой себе. Там, как и везде у нас, бесхозяйственность и безответственность, все делается по инерции. Вот и дождались, что уперли картину среди бела дня. И кто? Никакие не преступники-рецидивисты, не мафия, а дети. Вернее, один наглый и шустрый несовершеннолетний мерзавец.
Лена описывала уже, как Денис стал совершенно невменяем, когда услышал по телевизору, что картина, которую они, то есть он украл, стоит миллион долларов.
– Вранье! – перебила Надежда. – У меня знакомый есть, он в Академии художеств раньше преподавал, так он говорит, что красная цена той картине – тысяч пятьдесят, долларов конечно.
– А зачем же они про миллион соврали? – ахнула Лена.
– Кто их знает. – Надежда пожала плечами. – Полиция разве в искусстве разбирается? Кто-то ляпнул, они и повторили. А может, еще какие-нибудь у них были причины… Только пятьдесят тысяч долларов для твоего Дениса тоже огромные деньги, так что он все равно бы завелся и глупостей наделал.
– Да, начал трепаться, как полный идиот, переговоры, видите ли, он вел о продаже картины. Удивляюсь, как ему поверили те бандиты? Впрочем, они такие же дураки, как и он, – вздохнула Лена.
Она в подробностях пересказала все события до того места, когда в квартиру к Денису вломилась полиция.
– А они-то откуда узнали? – Надежда даже всплеснула руками, отчего рыжий кот Бейсик, удобно устроившийся у нее на коленях, очнулся от сладкой дремы и с негодованием спрыгнул с колен хозяйки.
– Вот и я все думала, откуда полиция узнала, – заговорила Лена. – А потом сообразила, что это бармен им сообщил. Он… как это, осведомитель. Вот, подслушал, как те бандиты у Дениса про картину спрашивали, и сообразил, чем дело пахнет. Он еще раньше за нами следил и все косился, прислушивался… Отвратный тип!
– Невероятно! – Надежда Николаевна одним махом отправила в рот следующую четвертинку пирожного. – Рассказывай, рассказывай дальше! Только ничего не пропускай.
Лена долго пересказывала ей, как она общалась с представителями полиции.
– Ну, девочка, ты просто гений! – восхитилась Надежда. – Так ловко сумела с ними справиться. А что, действительно нельзя допрашивать несовершеннолетних после одиннадцати часов?
– Понятия не имею. – Лена пожала плечами. – Но раз они поверили, значит, правда нельзя. А вы, Надежда Николаевна, мне верите? Верите, что я ничего не придумываю?
Надежда в задумчивости уставилась на оставшуюся половину пирожного, потом решительно встала, налила себе еще чаю, быстро съела пирожное и отставила чашку.
– Верю! – твердо ответила она. – Во-первых, придумать такое невозможно, а ты всегда была девочкой серьезной, во-вторых, я вчера вечером видела, как тебя подвезли на полицейской машине. И, кстати, очень этому удивилась. А теперь не удивляюсь. Но все же… Больно гладко получается. Денис ловко эту картину украл, ты ловко спрятала ее в подвале. Хорошо бы на нее посмотреть… Хотя нет, если я возьму ее в руки, то немедленно стану соучастником кражи. Но… Велик соблазн, а человек слаб, – она весело рассмеялась. – Да и не место картине в гнилом подвале.
– Да вы же главного не знаете! – Лена вскочила с места, в свою очередь согнав с колен устроившегося поспать кота Бейсика, чем вызвала бурю его недовольства – хозяйке Бейсик прощал такое недостойное поведение, а посторонним людям прощать не собирался. Негодующе фыркнув, кот удалился в комнату плавным шагом, держа строго вертикально пушистый рыжий хвост.
– Что еще произошло? – встревожилась Надежда.
– Сегодня я пошла в тот подвал, и представляете, они заделали ту дырку! То есть раньше они стенку сломали, чтобы до трубы добраться, а теперь снова заштукатурили! А картина осталась там!
– Ты уверена, что ее никто не видел?
– Уверена, ее из-за трубы не достать так просто, если не знаешь – не заметишь.
– Замуровали, значит, – резюмировала Надежда Николаевна. – Тебя там кто-нибудь видел?
– Да, видели работяги, я им наврала, что котенка ищу, – отмахнулась Лена. – Они стали издеваться, страсти разные рассказывать, я от этого и в обморок упала.
– Слишком много на тебя в последнее время навалилось, – согласилась Надежда, – вот нервы и не выдержали. А вообще-то ты зря туда ходила, этот бармен мог тебя заприметить.
– Зато теперь вопрос решился сам собой! Как говорится: нет картины – нет проблемы.
– Да… – задумчиво пробормотала Надежда, глядя на пустую тарелочку от пирожного. – Вот в этом, девочка, ты глубоко ошибаешься. Лежит она, эта картина, замурованная в стену, и, как говорили в старинных романах, «ждет своего часа». Лет эдак через пять, а учитывая аварийное состояние нашей канализационной системы, и гораздо раньше, труба снова может прохудиться на том же месте. Картину найдут, если она не сгниет, конечно.
– Не сгниет, – мрачно проговорила Лена. – Она в полиэтиленовом пакете.
– И как только ее найдут, карусель вполне может завертеться по новой – полиция начнет искать виноватых. Но вообще-то если здраво рассуждать, то тебе нужно бояться не этого. Если даже картину найдут какие-нибудь работяги, то могут просто не обратить внимания, кинут куда-нибудь, во всяком случае, в полицию сообщать не будут. Это сейчас каждый ребенок знает, какую из Эрмитажа украли картину и что на ней изображено. А скоро все про это забудут – мало, что ли, других новостей! Вон, говорят, квартплату скоро опять повысят – так какое народу дело до той картины!
– А чего же мне тогда бояться?
– Не чего, а кого, – Надежда наставительно подняла палец. – А бояться тебе надо твоего знакомого молодого человека Дениса, вернее, не его самого, а его длинного языка. И еще его скверного характера. Вот придут к нему домой обманутые бандиты, изобьют посильнее прежнего и проболтается он им о тебе и о картине. Или полицейские, в которых бармен все же успел заронить искру сомнения, возьмут его к себе на допрос, а там потрясут как следует. Тебя с ним не будет, он и расколется. Все расскажет, как было. А уж с его слов и тебя, не дай бог, прихватят. И как почувствуют они там, в полиции, что дело их правое, так за тебя возьмутся, что хочешь не хочешь, а признаешься, что была с Денисом в Эрмитаже. Вот и все, можно дело передавать в суд.
