Как раз это «бесплатно» и было в Любеке главным чудом, потому что в городе приходилось платить даже за воздух. Хочешь полюбоваться на красивые сады вокруг города, погулять по чистым, посыпанным речным песком дорожкам между деревьев — плати. Оказался на территории порта, если ты не купец, — должен кинуть в жестяную кассу медный грош. Зашел в кирху — дай денежку на богоугодные дела.
Правда, существовало еще одно занимательное место, которое называлось «вертеп»; за него тоже не нужно было платить, но тем не менее рядом с ним постоянно отирался монах в рубище с кружкой для пожертвований. Возле Эгидиенкирхе стоял красивый игрушечный домик, в котором каждый день по многу раз происходило целое представление. Оно показывало всем желающим маленького Христа на руках Девы Марии и поклонение волхвов. Под звуки серебряных колокольчиков по синему небу в россыпях бриллиантов пролетала большая звезда, затем откуда-то прилетали крохотные ангелы с золотым венцом в руках и возлагали его на Пречистую. Появлялись самодвижущиеся фигурки: три красиво одетых волхва и два стража — один с мечом впереди процессии, а другой, что сзади, с топором в руках. (Вышеня так и не понял, в чем заключалась их роль.) Волхвы кланялись Богородице, клали дары, а младенец Христос махал ручкой, благословляя их. Маленькие фигурки на невидимых колесиках укатывались за ширму, ангелы брали венец и взлетали на небеса. Некоторые невежды из любопытствующих зевак даже полагали, что волхвам отрубят головы, но Вышеня хорошо знал Писание, поэтому лишь посмеивался над необразованными простолюдинами.
Познакомил его мсье Ламбер и с местом, которое застолбили любекские менялы. Они в тот раз как раз шли по Королевской улице к тайному помощнику тамплиеров, который жил под чужим именем и занимался ростовщичеством. Конторки менял облепили Королевскую улицу как вороньё стены Новгорода в вечерний час, когда, сбиваясь в стаи, птицы готовились к отлету на ночевку в только им известные места. А у некоторых менял вообще не было никаких помещений, лишь окованный металлом сундук с деньгами, табурет да иногда легкий тканевый навес от непогоды.
Каких только монет нельзя было найти на столиках менял! Ганзейские эстерлинги, золотые французские шездоры, прусские шиллинги
[55]
, рейнские гульдены, венецианские флорины, кусочки солнечного камня (менялы называли его амбер) … Многие из них до этих пор не попадались на глаза Вышене ни разу, хотя на новгородском торге встречались даже монеты сарацин. Ламбер только посмеивался, глядя на юношу, ошеломленного от массы новых сведений и впечатлений.
— В иных местах бывают совсем уж странные деньги, — сказал он снисходительно, когда Вышеня немного пришел в себя, изумленный при виде кожаных схинов, похожих на те заплаты, что ставит сапожник на прохудившуюся обувь, — Например, перья птиц и ракушки.
Вышеня лишь покачал головой. Он не сомневался, что кормчий храмовников говорит правду, но все это было как-то чудно.
— Помните главное, мессир, — поучал его Ламбер, — чему равна прусская марка. Менялы, при всем их честном виде, не прочь надуть простофилю, да так ловко, что тот даже останется им за это благодарен. За марку можно купить корову, а за пять — хорошую лошадь. Бочка сладкого вина стоит в Любеке полтора ливра
[56]
, и назовите того купца мошенником, если он попросит большую цену. Штуку шарлахового
[57]
сукна можно купить за три ливра, но стоит поторговаться… — мсье Ламбер долго втолковывал юноше, что за цены в Любеке, как нужно общаться с бюргерами, какие таверны посещать, а которые лучше обходить десятой дорогой. Но главное он сказал, когда они уже приближались к дому ростовщика: — Если вам, мессир, придется бежать из Любека, то лучше всего водой… — глаза кормчего стали очень серьезны, а вид — как у настороженного коршуна, чему очень способствовал его крупный крючковатый нос. — Есть в порту рыбак, его старый Кордт. В Любеке Кордта знают все матросы и купцы. Он большой мастер рассказывать разные истории с русалками, водяными и прочими чудовищами, которые водятся в морских глубинах. В любом случае, мессир, постарайтесь добраться до жилища Кордта; я покажу, где оно находится. Но знакомиться с ним пока не нужно. Вы скажете ему только одну фразу: «Не нам, Господи, не нам, но все во славу имени Твоего». А также назовете имя мессира Реджинальда и свое. Новое. Только говорите очень тихо! Не забывайте, что уши есть даже у ветра. Кордт укроет вас и поможет незаметно исчезнуть из города. Если у вас будут деньги, заплатите ему самую малость. Старина Кордт не очень нуждается, но каждая услуга должна быть оплачена. Такой у него принцип.
— Понял, благодарю вас, мсье, — ответил Вышеня, и Ламбер дернул за цепочку, висевшую на внушительного вида дубовой двери, за которой скрывался вход в жилище ростовщика.
Какое-то время никто не откликался на мелодичный звон колокольчика внутри дома, а затем в двери открылось небольшое зарешеченное окошко и сильный мужской голос спросил:
— Кто такие будете, люди добрые, и по какой надобности?
Оглянувшись — нет ли кого поблизости — и приблизившись к оконцу, Ламбер тихо ответил:
— По поручению мессира Реджинальда к герру Гартвигу Витте.
Дверь мигом отворилась и гости очутились в полутемном зальчике, у которого было две двери и лестница, ведущая наверх.
— Сюда, — сказал слуга господина Витте — высокий, широкоплечий малый с тяжелым настороженным взглядом — и указал на лестницу.
Вышеня и Ламбер, поднявшись, оказались в большом, хорошо освещенном зале с камином и высокими узкими окнами. В окнах стояли круглые и выпуклые цветные стекла в свинцовом обрамлении, они закрывались прочными дубовыми ставнями с резьбой и с бойницами в виде сердечек. Вышеня быстро смекнул, что дом ростовщика построен таким образом, чтобы выдержать длительную осаду.
Хозяин, Гартвиг Витте, оказался крепко сбитый седой мужчина, которому уже давно минуло сорок лет. Ламбер что-то шепнул ростовщику на ухо и тот сердечно улыбнулся.
— Рейнольд, — сказал он, обращаясь к слуге, — принеси нам вина и фруктов.
Вскоре, устроившись у невысокого, покрытого красивой скатертью столика возле окна, и хозяин дома, и его незваные гости с удовольствием потягивали вино из высоких чеканных кубков и лакомились заморскими засахаренными фруктами.
Вышеня с огромным интересом рассматривал помещение. Для него здесь все было внове. И огромный камин с колпаком, украшенным скульптурными фигурами диковинных животных и рыб, и красивые ковры на дощатом полу, и потолочные балки, тщательно оструганные и покрашенные темным лаком. И даже широкая удобная лавка, на которой он сидел, служившая подоконником и вмурованная в оконный проем.
