— Нам нужно доставить товар… — Истома назвал один из «концов» Великого Новгорода. — Это дальше, чем до Немецкого двора. Но мы вам заплатим по пятнадцать кун. Так будет справедливо.
Киприан Иванович немного подумал, а затем махнул рукой — где наша ни пропадала! — и решительно ответил:
— Быть по сему!
В конце концов, такая уступка совсем незначительна по сравнению с возможными неприятностями на пути в Новгород, за которые придется платить иноземному купцу.
Истома, отвернувшись, хитро ухмыльнулся; он торговался только для виду, иначе атаман лоцманов заподозрил бы их в чем-нибудь нехорошем.
Все это время Вышеня стоял, как истукан, изображая полное незнание русской речи, которая звучала для него как праздничный хорал. Если бы только мог кто-нибудь подсмотреть и подслушать, что творилось в его душе! Там царили неимоверная радость вперемешку со страхом. Нет, Вышеня уже не боялся, что ганзейцы опознают в нем того юношу, который много лет назад убил свайкой их соотечественника. Он вообще перестал чего-либо бояться. Да и трудно было в лице зрелого мужчины с усами и коротко подстриженной бородкой на английский манер разглядеть черты юного боярина Вышени Дворянинца. Он ждал встречи с родной Новгородской землей и боялся этого момента. Иногда ему начинало казаться, что никакой он не Вышеня, а и впрямь бретонский дворянин Готье де Брисэй.
После того как Жанна де Бельвиль оказалась в Англии, он стал никому не нужен. У сеньоры были свои заботы, в которых для него места не нашлось. Вышеня не обиделся на бывшую предводительницу пиратов, тем более что свою долю от награбленного, переведенную в звонкую золотую монету, хранил у тайных казначеев-храмовников, связь с которыми никогда не терял. По возвращении в Бретань он стал вполне состоятельным рыцарем. Правда, без своего родового гнезда, что, впрочем, не вызывало у него затруднения — при посредничестве еврея-ростовщика Элиаса из Везеля Вышеня прикупил себе замок обедневшего дворянина на берегу моря, в укромной бухте, что вполне соответствовало его замыслам на будущее.
На ремонт и обустройство замка ушло полтора года и почти все сбережения. Но Вышеня не горевал на этот счет. Купив на оставшиеся деньги небольшую быстроходную каравеллу, он набрал себе отчаянных бродяг, дезертировавших из флота короля Франции, и вскоре на обоих берегах пролива Ла-Манш заговорили о нем с ужасом. Вышене было все равно, кого грабить: для него все были чужими.
Стоянку для каравеллы Вышеня оборудовал в своей бухте, возле замка. А поскольку он ни с кем из соседей не общался, о нем мало кто знал. Все звали его Черный Рыцарь. И флаг его был черным. На нем была нарисована не просто перчатка в знак памяти о Бретонской Львице, а красная рука с мечом. Как и сеньора Жанна, Черный Рыцарь не брал в плен никого, захваченные суда топил. За ним охотились и англичане, и французы, но его каравелла чересчур сильно «кусалась» и топила даже хорошо оснащенные и более крупные по размерам когги и хулки.
Весь секрет неуязвимости каравеллы заключался в секретах алхимика — мсье Жильбера. Тот изобрел очередной «огненный горшок», гораздо мощнее прежнего, а главное, новый состав «дымного порошка». Орудия каравеллы стреляли на расстояния вдвое большие, нежели бомбарды военных кораблей. Кроме того, ядра в них были железные, насквозь прошивающие борта кораблей, и зажигательные. Спустя какое-то время, завидев на мачте черный парус с красной рукой, держащей меч, все без исключения старались не ввязываться в драку, а благоразумно старались уйти к берегу, под защиту крепостей. Но не всем это удавалось…
Черный Рыцарь пиратствовал почти пять лет, пока команда каравеллы не взбунтовалась — пиратам показалось, что им достается слишком малая часть от добычи. Вышеня сделал вид, что согласен с условиями, но первый же выход в море после бучи оказался для бунтовщиков последним. На этот раз капитан остался в замке, сказавшись больным, а командовать каравеллой поручил Истоме, который не страдал гуманизмом. Едва каравелла удалилась от берега, бывший холоп, ныне первый помощник Черного Рыцаря, выкатил команде бочонок вина, чтобы обмыть «мировую», и спустя час все пираты оказались мертвы. Тогда Истома спустил на воду спасательную шлюпку, а каравеллу поджег, использовав горючую смесь мсье Жильбера.
Спрятав концы в воду, изрядно разбогатевший Вышеня, то бишь, мессир Готье де Брисэй, решил заняться торговлей. Продать награбленные товары было непросто, но благо из его головы еще не выветрились уроки Гартвига Витте, ростовщика из Любека, да и опыт определенный уже имелся. Сначала он торговал с Фландрией, а затем решил отправиться в родные края, ведь торг с Великим Новгородом приносил большую прибыль, чем с другими городами Европы…
* * *
Священник недавно построенной церкви Двенадцати Апостолов на Пропасте́х, что на Десятинной улице Загородского конца, не без удивления наблюдал за иноземцем, который как встал на колени перед алтарем больше двух часов назад, так до сих пор и не поднялся. Прикрыв глаза, тот что-то шептал — наверное, молился. Странным было другое — иноземный купец (а он точно был купцом, судя по богатой одежде) крестился на православный лад!
Кто он, откуда? Священник не решался задать глубоко скорбящему купцу этот вопрос. Захочет — сам все расскажет. Нельзя отвлекать человека на посторонние разговоры в такой момент…
Вышеня, оказавшись в Новгороде, первым делом хотел разыскать отца. Но то, что он услышал от Истомы, посланного разведать обстановку, поразило его до глубины души.
Отец все-таки был избран посадником в 1344 году. Вскоре он выступил в поддержку великого князя Литовского, Евнута Гедиминовича, изгнанного с престола братом Ольгердом и бежавшего через Новгород в Москву. Эти события вызвали крупные волнения в городе и повлекли за собой вторжение войска князя Ольгерда Гедиминовича в пределы Новгородской земли. Выдвигаясь в поход против Новгорода, новый великий князь Литовский заявил новгородским послам: «Хочу с вами видеться, и если мне Бог поможет, хочу вас наказать, потому что лаял меня посадник ваш, Остафий Дворянинец, разными нехорошими словами, называя псом». Результатом этого похода стало разграбление нескольких приграничных новгородских волостей. Вину за литовское вторжение новгородцы возложили на отца Вышени, и на вече тот был убит.
Вышеня посетил его могилу, а затем отправился помолиться за душу убиенного отца в церковь Двенадцати Апостолов. Когда наконец он встал с колен, священник был поражен переменой, случившейся с иноземным купцом. Казалось, его лицо было высечено из серого камня. Молча положив на аналой тугой кошелек с золотыми монетами, Вышеня покинул церковь, чтобы больше никогда сюда не возвращаться.
В этот момент боярин Вышеня Дворянинец умер для Новгорода окончательно, и на свете утвердился бретонский дворянин, рыцарь Готье де Брисэй, удачливый пират и богатый купец.
