Вот и все. Так и бывает. Один день всего – и мы из отряда наемников стали кучей раненного сброда, который должны были перевешать на тех хлипких воротах. Потом еще полчаса – и готов «отряд Сожженного моста». Шутка, конечно. Никогда так не говорим. Кому эти названия нужны… Был отряд Старшины, стал отряд Старшого. Никто и не назначал. Спас людей – теперь веди дальше.
«Сожженного моста»… Ха. Не говорим. Но помним.
5 зимнего угря 319 года. Полночь. Центральная провинция. Лиса
Самое страшное было понимать, что это – конец отряду. И дальше или смерть, или рабство, или нескончаемое бегство без прав, сил и цели. Отряд был уже моей семьей. И снова потерять все… Нет, семьей он стал именно после Сожженного моста.
Второй с двумя из отряда пошел к графу за деньгами. Старшина, как заболел два месяца назад, так и не мог прийти в себя. Кашлял, по ночам бредил, а днем, еле дышащий, мало отличался от трупа. Граф, чтобы не платить, всадил в наших по стреле и сбежал, поджегши мост. Вот где проявилось умение Второго. Он не только успел прикрыть остальных, одного своим щитом, от второго отбив стрелу, но и поднял тревогу, рубясь с пятью противниками у ворот. Когда мы подоспели, он еще стоял с двумя болтами в груди, в боевой стойке, а его противники уже смотрели немигающими глазами в небо.
Дальше – хуже. Оказывается, в ворота уже ломится человек сорок, и, если бы не Второй, нас бы просто смели с площади. Закрытые ворота лишь отсрочили бы гибель.
Спас всех Старшой. То, что он теперь командир, ветеранам стало ясно уже во время драки перед воротами. Окончательно они убедились, когда он стребовал с барона деньги.
– За что? – Барон был не просто удивлен – ошарашен.
– Ваша светлость, этот городок, как я понимаю, теперь переходит под вашу руку. Мы, во-первых, не дали его сжечь и разграбить некоторым, кхм… лицам. Во-вторых, готовы документально подтвердить факт перехода данного поселения под вашу длань, как «…спасшего оную от набега разбойников, при неспособности бывшего сюзерена спасти ее жителей».
Немой, не растерявшись, вынул из мешка Старшого, который носил, чистый свиток и чернильницу. Передал их Сержанту. Вид этого громилы с бумажками мог вогнать в ступор кого угодно. Барон только промычал что-то в ответ. Они долго торговались со Старшим, под конец к деньгам новый хозяин городка добавил еще какие-то бумаги, по виду командира, почти никчемные, но с паршивой овцы…
Второго сожгли. Он, оказывается, раньше просил, если что, сделать именно так.
Без домов, без могил,
Лишь с мечом на плече.
И никем не любим,
И забыт. И вообще…
10 злыдня 320 года. Вечер. Центральная провинция. Старшой
Такая тоска напала… Зачем мне это все? Ну ладно, вся жизнь пошла наперекосяк, но эти-то лишние проблемы зачем? Командовал бы Сержант, зачем мне эта ответственность? И ведь понимаю, что все равно не утерплю, и буду предлагать, как сделать лучше. Откуда такая уверенность в своей правоте? И откуда постоянные сомнения в своей правоте? Хрень господня. Стоило закончить университет, чтобы командовать отрядом наемников… И что? На всю оставшуюся жизнь? Или получить стрелу, защищая очередного барона от очередного барона? Зачем? Как же я устал, боги…
Вели караван. Центральный район был более-менее тихим. Зачем охрана большому каравану? Так, для солидности. И по старой памяти.
Встали на ночь на постоялом дворе. Вечером зашли с Сержантом в общий зал, посидеть среди народа. Народ заливал дорожную пыль старым пивом.
– Ты чего такой грустный, командир? – Сержант нарезал вяленое мясо своим тесаком.
– Да так, что-то накатило…
– Это пройдет.
– Думаешь?
– Конечно. – Сержант помакал мясо в соусницу. – Всегда кажется, что где-то лучше и что ты в другом месте мог сделать что-то по-другому. И более важное. А на самом деле вся жизнь только сейчас и здесь. Делай вот это как надо, и все будет хорошо.
– Да ты философ, Сержант!
– Он не философ, а стоик, – от соседнего стола к нам повернулся старик с кружкой чая в руке. Белая борода и лукавые глаза придали его лицу забавное выражение. – Извините, уважаемые, что вмешался, но ваш разговор так отличается от всех разговоров, слышанных мною в последние несколько лет, что я не удержался.
– Ничего страшного. Стоик, вы говорите? – Я подвинулся, освобождая старику место. – Насколько я помню, там немножко другая концепция.
– Да, конечно; помните, какая? – Старик пересел с кружкой за наш столик.
– «Жизнь трагична и бесперспективна, усилия напрасны и бесполезны, но все же необходимо противостоять всем настоящим и грядущим бедам, так как в этом и состоит предназначение человека», – и я подвинул к старику тарелку с нарезанным мясом.
– Нет, спасибо, я не ем мясо. Вы хорошо запомнили. У вас были хорошие учителя. Стоики от философов как раз и отличались тем, что не только разговаривали о жизни, но и пытались изменить ее. Хотя и понимали тщетность этих попыток. – Он рассмеялся. – Но воспитанный человек, назовем его так, образованный – не совсем то слово… Человек с принципами, нет, тоже не годится. Как же правильно сказать?
– Сомневающийся человек, – подсказал я, – мыслящий человек.
– Да, но надо точнее.
– Человек, который хочет найти свое место, – подсказал Сержант.
– Браво, но тоже не совсем то. Скажем так… человек, который не может спокойно сносить несовершенство этого мира, который понимает, что предназначение человека намного выше существующего положения. Так вот. Такой человек всегда будет метаться в выборе. Хорошо ли он поступает? Имеет ли он право вмешиваться в события, и, главное, можно ли менять мир по своему подобию или нет? – Старик припал к кружке.
Мы с Сержантом улыбнулись.
– Часто вопрос состоит только в том, что мы будем есть завтра. – Сержант покрутил головой.
Старик уважительно посмотрел на его шрамы.
– Ну это было всегда. Это тоже надо принимать как должное. И не зацикливаться на этом. Тот, кто думает о животе, не сможет придумать ничего возвышенного. – Дед, по-видимому, давно ни с кем не общался и теперь торопился выговориться.
– Скажите это людям, которые не ели декаду.
– Ну не будем брать крайние случаи. Я не об этом. Мы же говорим о том, что сомнения – это нормальное состояние души для нашего выдуманного человека. И не стоит этого бояться.
– Выдуманного? А для реального человека?
– А в жизни нельзя сомневаться ежеминутно. Это уже болезнь. Вы не сможете встать с кровати, пойти направо или налево, съесть окорок или салат, если будете все время сомневаться. Вы облегчаете себе жизнь, определяя свои принципы. Я делаю то-то и то-то, так, как считаю это правильным. И есть время, чтобы обдумать более глобальные вещи. Потом – бац! и вы снова у разбитого горшка, и собираете свою жизнь заново, с новыми принципами и новыми сомнениями.
