Пронзительный олений крик «A-а!!!» в ночном лесу. Как ветер, несущийся по лесу кабан, которого вспугнули люди. Сезон дождей, когда ливень продолжается по неделе кряду. Люди, живущие в лесу. Люди, живущие на кораблях. Многолюдность Сингапура. В такие дни они переносились сначала в джунгли, затем на корабль, потом оказывались в шумном городе, но концовка историй была предрешена. Вскоре Рэнтаро говорил: «Ах, как же хороши малайские женщины, как же они сердечны и отважны!» И Асафуми, слушая эти привычные речи, не мог не взглянуть украдкой на Саю. «А спать с ними — всё равно, что перемешивать тёплую кашицу из аррорута — настоящее блаженство». Хоть Асафуми и был ребёнком, от столь откровенных разговоров Рэнтаро о малайских женщинах ему становилось неловко. Но Сая улыбалась и не обращала никакого внимания на разговоры Рэнтаро о том, как хорошо спать с малайскими женщинами. Голос Рэнтаро постепенно слабел, пока дед окончательно не погружался в море воспоминаний, а Сая, напевая гортанное «Ффу-ун-ффу-ун», продолжала заниматься домашними делами. И Сая, и её напев растворялись в атмосфере дома. Она незаметно заботилась о Рэнтаро, не сердилась на Асафуми и не говорила ничего резкого.
Это было существование тихое, как шелест деревьев за их домом. И Асафуми не понимал, отчего отец с матерью говорят, что это страшная женщина, и не любят, когда он навещает этот дом. Дом, где жили Рэнтаро и Сая, был совсем не похож ни на одно из тех мест, где бывал Асафуми. Ни на школу, в окрестностях которой он резвился с одноклассниками, ни на родной дом, где всем заправляла мать, ни на город Тибаси, где он с друзьями играл в прятки и в войну. Здесь смешивались шелест раскачиваемых ветром деревьев, приглушённый голос Рэнтаро и тихий напев Саи. Время, как и истории Рэнтаро, кружило на одном месте. Тут можно было обрести покой — так бывалый путник беззаботно шагает по дороге, примечая малейшие перемены погоды. Асафуми было здесь уютно.
Отец с матерью с явным презрением говорили, что дедушка, воспользовавшись смертью бабушки, зажил с этой женщиной, много лет бывшей его содержанкой. Но у Асафуми это как-то совершенно не укладывалось в голове. За людской молвой он угадывал нечто совсем иное. Что именно, он и сам не понимал. Но речь шла о чём-то непохожем ни на отношения его родителей, великодушно терпевших друг друга, ни на отношения тёти Тано и её мужа, женатых вторым браком и живших Душа в душу.
Ему не доводилось видеть, чтобы Рэнтаро с Саей о чём-то разговаривали. Рэнтаро был погружён в мир минувшего, Сая жила в своём собственном мире. Но эти два мира не были чётко разделены, граница между ними была размыта. Каждый из них оберегал свой собственный мир, но на границах друг с другом эти миры перетекали один в другой. Теперь Асафуми думал, что в доме деда было уютно из-за этого сосуществования двух миров. Погружаясь в воспоминания, Рэнтаро разговаривал с самим собой, Сая приносила сладости и сок, но не выказывала Асафуми особого радушия. Их безразличие было приятно Асафуми. Съев принесённое Саей угощение и наскучив рассказами Рэнтаро, он вставал и говорил: «Ну, я пошёл». Сая улыбалась, Рэнтаро моргал. Асафуми выходил и, сев на велосипед, оборачивался к веранде. Сая убирала оставшиеся после него тарелку с чашкой. Рэнтаро, сидя на сиденье без ножек, рассеянно смотрел в потолок. От приезда внука в атмосфере дома ничего не менялось. Возможно, тогда Асафуми удалось соприкоснуться с вечностью…
Ни Рэнтаро, ни Сая почти не покидали дома. Рэнтаро было уже тяжело передвигаться, а Сая выбиралась разве что за покупками в Тибаси или в город Тояма. Правда, изредка Рэнтаро приглашали дети, и он или приходил к ним в гости, или отправлялся с ними на горячие источники, или же они шли вместе перекусить. Но и тогда Сая оставалась дома.
Насколько Асафуми было известно, она никогда не приходила в дом в Тамаиси. И когда Кикуо отвозил Рэнтаро в Тамаиси на своей машине, Сая оставалась дома.
— Тётушка, почему ты никуда не ходишь? — спросил однажды Асафуми.
Работавшая в саду Сая, удивившись, опустила метлу. «Да я много куда хожу», — ответила она немного погодя. «Но ты ведь всё время дома», — сказал Асафуми, и в тот же миг в её глазах промелькнуло презрение. Иногда на спокойное лицо Саи коршуном налетала судорога. Порой это была жестокость, порой — отблеск пламени бушевавшего гнева, порой — презрение. Она прожила в Японии, наверное, больше тридцати лет. И манерой поведения, и манерой одеваться совсем не отличалась от соседских старушек. Но в такие минуты Асафуми вспоминал — Сая уроженка другой страны! Изображавшая японку маска внезапно покрывалась трещинами, и из глубин извергалось нечто совершенно иное по своей природе, полное страсти. Когда это случалось, Асафуми хотелось отступить на шаг назад и заслониться руками. Но это всегда длилось лишь мгновенье. Вид у Саи сразу же делался растерянный и неловкий, и она спешила поскорее склеить трещины маски. И на этот раз Сая мягко ответила: «Я и сидя дома могу отправиться куда угодно».
— Как это? — спросил Асафуми.
Сая улыбнулась. Положила руку на плечо Асафуми, а потом снова принялась подметать сад, напевая своё гортанное «Ффун».
— Ффу-ун, ффу-у-у-у-у-ун, ун-ун-ун-ун, ун-ун-ун-ун-ун-ун. — Голос Саи, полный удивительных оттенков, всегда переносил Асафуми куда-то далеко-далеко.
— Ффу-ун, ун-ун-ун-ун-ун. — Голос Саи смешался с музыкой, которую слушал Асафуми. Хотя это были совсем разные мелодии, напев Саи слился с глубинной тишиной фортепианной мелодии Сати.
«Что скрывалось за маской, которую носила Сая?» — рассеянно думал Асафуми, лёжа на ковре цвета сухих листьев.
Вдруг он почувствовал сбоку тепло и, открыв глаза, увидел прилёгшую рядом Сидзуку. Асафуми привлёк Жену к себе. Коснувшись его мокрыми от пота волосами, она спросила:
— О чём думаешь?
— О Сае, — ответил Асафуми.
Лёжа на спине, Сидзука обвела глазами дом.
— А Сая после смерти твоего деда жила здесь одна?
— Нет. — Асафуми через бюстгальтер погладил соски Сидзука. Та, прильнув ближе, переплелась с ним ногами.
— Почему же? — зазвучал в ушах её шёпот.
— Она исчезла.
Похороны Рэнтаро проводили в доме в Тамаиси. Был самый разгар холодной зимы. Сая даже не пришла на похороны. В доме Нонэдзава о ней не вели разговоров. Уже взрослый, живший в Осака Исаму потому ли, что с ним не связались, тоже не появился. Только весной Асафуми, прикатив на велосипеде, проведал дом, думая узнать, что с Саей. Дом был пуст. Почти вся мебель и вещи Саи тоже исчезли, в гостиной остались только сиденье и обеденный стол деда. Он помнил, что родители, когда он спросил их о Сае, сказали, что она переехала к Исаму.
— Так значит, Сая живёт у сына? — Сидзука прильнула бёдрами к паху Асафуми. Асафуми почувствовал, как его пенис встал.
— Видимо… С Исаму нет никакой связи и, похоже, никто из наших не знает, где он, — Асафуми засунул пальцы за пояс брюк Сидзука. Сидзука, приняв это за сигнал к действию, сама начала расстёгивать молнию.
Дверь на веранду была открыта, но так как знакомых у них здесь не было, можно было не опасаться, что кто-нибудь нагрянет. Асафуми тоже снял брюки. Сидзука поняла, что он разделся не потому, что ему лень было перебраться в спальню, а потому, что заметил — ей хочется заняться любовью в комнате с настежь распахнутой дверью в сад. Краем глаза глядя на сад, Сидзука разделась ниже пояса и раздвинула ноги.
