На ней оставались бюстгальтер и белый пуловер. Их белизна оттеняла тёмные волосы на лобке, притаившиеся внизу белоснежного живота. Асафуми зарылся бёдрами меж её раздвинутых ног. Несмотря на то, что Сидзука сгорала от желания, её влагалище не увлажнилось, и пенис никак не мог проникнуть внутрь. Сидзука, словно требуя близости, обхватила Асафуми обеими руками. Но влагалище отказывалось принять мужчину. Полная желания Сидзука задвигала бёдрами. Кончик члена кое-как попал в устье влагалища, и Асафуми, невзирая на тесноту, задвигался внутри Сидзуки. Та начала медленно увлажняться изнутри, но до гладкого скольжения было далеко.
После женитьбы такое у них случалось каждый третий раз. В таких случаях Асафуми злился. Вот и сейчас: «Вот чёрт!» — в сердцах выругался он и резко всадил в жену свой член. «Больно!» — вскрикнула Сидзука и оттолкнула его. «Прости», — тут же сказал Асафуми и сам на себя разозлился за эти слова. Почему он должен извиняться? Это у Сидзуки влагалище сухое, всё дело в ней! Но, подумав, что скажи он это, будет только хуже, промолчал. Недовольство передалось и пенису — он утратил упругость.
Асафуми с упрёком вздохнул и отстранился от Сидзуки. Сидзука угрюмо прикрыла бёдра валявшимися рядом брюками. И Асафуми, не желая показывать свой обмякший член, укрыл его от глаз жены, повернувшись к ней спиной. Оба лежали так некоторое время, всё ещё голые ниже пояса.
В комнате, где звучала чистая фортепианная мелодия Сати, повисло напряжение.
Сидзука, подняв с пола трусы, что-то сказала. Асафуми, думавший о своём увядшем члене, переспросил: «Что-что?» Сидзука снова прильнула к Асафуми.
— Я про Саю. Она ещё жива?
Она говорила спокойно, будто и не было этой неудачной попытки близости. «И как это женщинам удаётся так запросто переноситься от одного мгновения к другому?! Вот уж действительно они способны переродиться в мгновение ока! Что это — самообман, или они и впрямь моментально восстанавливаются?»
— Не знаю, — резко ответил Асафуми, чувствуя, как нарастает глухое ощущение краха.
13
В доме Нонэдзава Сае с сыном выделили комнату-каморку в глубине дома. Это была маленькая тёмная комната с единственным слуховым окном, но Сая была довольна. Комната напоминала ей пещеру в лесу. Пепельные стены и чёрная текстура шкафов — ровно блестевшую скальную поверхность. Холодная сырость — плывущий в глубине пещеры воздух. Сая сидела на дощатом полу, обняв сына, вместо звуков капающей в пещере воды и задувающего ветра она внимала звукам, доносящимся из глубины дома: «Что сказать соседям? Стыдно выйти на улицу. Скверные дела… Нашей жизни пришёл конец. Да нам теперь никто не поверит!.. Вот уж старший братец натворил дел… Тебе не договориться с этой странной женщиной. Это страшная женщина… Как же я ненавижу отца! Если эта женщина войдёт в дом… О, дом превратится в ад. Как хочется обо всём позабыть!»
Порою это были просто срывавшиеся с языка слова, порою — слова, вырвавшиеся из самой глубины души. Прислушиваясь к ним, Сая пыталась сориентироваться в этом незнакомом лесу.
Здесь жили мать Рэнтаро, сам Рэнтаро, его жена и трое детей. А также покинувшие свой сгоревший при авианалете дом его младший брат с женой и двумя детьми.
Для Саи все, кроме Рэнтаро, были врагами. Да и Рэнтаро трудно было назвать «своим». Вся семья Нонэдзава, включая и его, искала лишь случая, чтобы выпроводить её с Исаму обратно в Малайю. Она словно очутилась в лесу, где её окружали скорпионы. Даже чуть-чуть разозлить это насекомое было опасно. Скорпион нападёт, задрав напоённый ядом хвост. Чтобы не провоцировать скорпионов на атаку, Сая вела себя осмотрительно.
Утром она тихо сидела в комнате, пока семья Нонэдзава завтракала. Дождавшись, когда все позавтракают и в столовой всё стихнет, она выскальзывала из комнаты-каморки. В безлюдной комнате за низеньким столом стояла еда для них двоих — белый рис и овощи, изредка приправленные сушёной рыбой.
На кухне мать Рэнтаро и жена младшего брата мыли посуду. Из незначительных разговоров о том, что готовить на обед, когда идти за покупками, Сая многое узнавала о происходившем вокруг.
Рэнтаро со старшим сыном, похоже, каждый день уходил из дому и вместе с товарищами трудился над изготовлением лекарств. Он делал вид, что всецело поглощён приготовлениями к следующей поездке, но всё медлил с отъездом. Младший брат Рэнтаро работал в городе Тояма. Ездить на службу из Тибаси и обратно было тяжело, и он искал жильё в городе, но повсюду скитались семьи погорельцев, и ничего не удавалось найти. Ходившим в школу детям не хватало учебников, и они не могли толком заниматься. Жена Рэнтаро в последнее время часто ложилась в постель, сославшись на головную боль. «Неудивительно», — шёпотом говорила мать Рэнтаро, стесняясь присутствия Саи в столовой.
Сая, дождавшись, когда обе женщины закончат прибираться и уйдут с кухни, мыла посуду за собой и за Исаму. Затем вместе с сыном снова тихонько запиралась в комнате-каморке.
Весь день в доме Нонэдзава царили исключительно женщины. Они вели себя так, будто Саи и Исаму не существовало. Сая стала духом в лесу под названием «дом Нонэдзава». Её нельзя было увидеть, но она жила здесь.
Она была недобрым духом. Для женщин, живущих в этом лесу, она стала злобным духом, несущим беду.
Ещё молодая Сая привлекала мужчин. Если бы она была погодкой с женой Рэнтаро и так же состарилась, наверняка к чувству ненависти примешивалась бы и жалость. И, может быть, жена Рэнтаро обняла бы Саю, ведь обе они были обмануты одним мужчиной и испили горькую чашу. Если бы она поняла, что ноготки Саи не представляют опасности, и она уже не может завлечь мужчину, она успокоилась бы и почувствовала сострадание. Потому что женщины перестают быть врагами, лишь перестав быть женщинами.
Но тело Саи, которой ещё не было тридцати, было упругим. Она не увяла, как жена Рэнтаро, её груди и зад не были плоскими, как у жены его младшего брата. И хотя она немного устала за время морского путешествия, плоть её источала обольстительный запах. Вот почему для женщин из дома Нонэдзава она стала злым духом.
Ход событий определяется сокровенными желаниями людей. Сая начала двигаться в том направлении, которого страшились эти женщины, которого страшилась и одновременно желала она сама. Это опустошило лес под названием дом Нонэдзава, гнев и ревность подняли бурю, раскачивая листву на деревьях.
Первым, кого коснулось дыхание злого духа, был старший сын Рэнтаро — Асацугу. Сая заметила взгляды шестнадцатилетнего юноши. Они говорили сами за себя. Сжимал ли отец в объятиях эту женщину, зарывался ли он в её плоть? Сая окликнула Асацугу, обуреваемого этими вопросами, к которым примешивалась вскипавшая в его душе ревность:
— Асацугу!
Тот, вздрогнув, замер на месте. Это случилось в тёмном коридоре дома Нонэдзава. Асацугу, только что вышедший из комнаты, служившей кладовкой для лекарств, внимательно посмотрел на Саю. Она беззвучно, как чёрная пантера, приблизилась к подростку, знакомому с первыми поллюциями.
