Много раз она собиралась объявить Асафуми о встречах с Хироюки. Но вертевшиеся на языке слова не сходили с губ. Ведь если бы она всё рассказала, весь её мир с треском развалился бы. Ей не доставало мужества разрушить стены этого мира и открыть для себя новые горизонты. Ведь она догадывалась, что за этими стенами нет никакого нового мира, а есть только абсолютные небытие и гибель.
Сидзука желала лишь жить, как живёт, удачно скрывая правду. Она подбадривала себя верой в то, что с годами и Хироюки, и она утратят сексуальное влечение, и тогда проблема решится сама собой.
Сидзука ворочалась под одеялом. «Хочется кого-нибудь обнять», — подумала она.
В те ночи, когда она спала одна, она вспоминала секс не с Асафуми, а с Хироюки. И ещё то возбуждение от секса, когда она думала, что обманывает Асафуми, едва выйдя за него замуж. Секс, во время которого её тело швыряли в раскалённое горнило, и сознание плавилось в этом огне. Но хотя со временем такой секс случался всё реже и реже, Сидзука в поисках прежнего удовольствия ещё крепче цеплялась за Хироюки.
— Ты ненасытна, как стареющая женщина, — сказал ей слегка утомлённый Хироюки, лёжа в гостиничном номере, где они встретились незадолго до переезда в Тояму. Солгав Асафуми, что встречается с подругой, в субботу днём она встретилась с любовником.
Сидзука, разозлившись, ответила:
— Потому что мне хочется.
— А ты знаешь, что это оборотная сторона фригидности?
Сидзука содрогнулась от его слов. Этого она не знала, но обвинение прозвучало убедительно. Однако она отмахнулась:
— Это я-то фригидна?!
Приподнявшись, Сидзука сердито посмотрела на Хироюки. Хироюки усмехнулся.
— Ну да! Когда не наступает удовлетворения — это фригидность. Ты же никогда не кончаешь.
— Я кончаю!
Сидзука вспомнила обуревавшие её во время секса чувства:
— Это ложь!
Закинув руки за голову и прищурившись, Хироюки следил за рассвирепевшей Сидзукой.
— Для меня это очевидно. Уж я-то разбираюсь, когда женщины испытывают оргазм.
Это был конец. Сидзука была совершенно раздавлена, словно ей сказали, что она не женщина. Она хотела возразить, что она потрясающая женщина, но в глубине души почувствовала, что Хироюки прав.
Сидзука встала с постели и принялась одеваться. Хироюки сказал:
— Бежишь?
— Да, бегу. Ты жесток, — холодно ответила Сидзука.
Ей казалось, что если холодно и жёстко не оградить себя, она вот-вот упадёт.
— Даже если сбежишь от меня, всё равно останешься фригидной, — примиряюще сказал Хироюки.
Но Сидзука была не в силах этого вынести. Было унизительно, что Хироюки причислил её к женщинам, неспособным к оргазму. При переводе в старшую школу, при поступлении в университет и на работу Сидзука всегда оказывалась в числе успешно сдавших экзамены. И никогда — в числе неудачников.
— Ну и общайся с теми, кто кончает, — бросила Сидзука, выходя из гостиницы.
С тех пор она не встречалась с ним.
Она думала, что раз перестала встречаться с Хироюки, отношения с Асафуми пойдут на лад. Но ошиблась. Чувство вины, преследовавшее её всё время, пока она встречалась с Хироюки, не исчезло. Сексуальные отношения с Асафуми всё более выхолащивались.
Если я фригидна, то Асафуми — импотент. Импотенту не понять, что женщина фригидна. У нас обоих одни симптомы — мы никак не можем получить удовлетворение. Поэтому, сколько бы мы не занимались сексом, мы не можем доставить удовольствие друг другу.
Сидзука скользнула рукой под нижнее бельё, просунула пальцы в промежность. Указательным пальцем надавила на клитор в давно уже влажной промежности и задвигала пальцем. Вокруг клитора всё воспламенилось, Сидзука учащённо задышала под одеялом. Всякий раз, когда она мастурбировала, она представляла пенис, вздымавшийся среди листвы. Она не помнила, с кем гуляла по парку Ямасита в Иокогаме, когда увидела эту картину. Заглянув в заросли, она неожиданно увидела возвышающийся, влажно блестящий мужской половой член. Его держала рука, рука двигалась вверх-вниз, член мощно изгибался. Она подумала, что хочет, чтобы когда-нибудь он вошёл в неё — этот менгир пурпурного цвета, который вздымался в сени густой зелёной листвы, едва не лопаясь от переполнявшей его силы.
Сидзука настойчиво ласкала клитор. Перед глазами всё поплыло и она почувствовала мощный прилив внизу живота. Сидзука перевернулась на спину и изогнулась. Тело пронзила дрожь, а через мгновенье всё рассеялось без следа.
После мастурбации она затихла и заснула. Она знала, что теперь будет спать крепче, чем после секса с Асафуми.
Почему?! Почему пенис-менгир из её воспоминаний вызывал желание, а пенис её мужа нет? Почему очарование пенисом Хироюки со временем прошло? Ища ответы на эти вопросы, Сидзука провалилась в сон.
22
С узлом за спиной Рэнтаро шёл по горной дороге, полумесяцем выдолбленной в отлогом склоне. Ветви деревьев с набухшими почками отбрасывали тени над головой и чертили тёмный штриховой узор под ногами. Из горных зарослей отовсюду доносились звуки бурлящей талой воды.
Найти Дорогу-Мандала оказалось нетрудно — как и говорила старуха из мелочной лавки, стоял дорожный указатель. На бревне была вырезана надпись «Дорога-Мандала». Но очень уж узка была дорога, так что брало сомнение, есть ли впереди деревни. Рэнтаро нерешительно вступил на безлюдную дорогу.
«Подношу яблоко ко рту, молча гляжу в голубое небо». В какой-то момент в голове Рэнтаро зазвучала песня, которую хором пели школьники начальной школы Авасуно для офицеров оккупационной армии.
Как же всё-таки странно: люди, которые год назад поносили американских и английских дьяволов, трепетали перед высадкой союзнических войск, теперь оказывали им искренний, радушный приём. Но они ведь высадились здесь не с улыбками. Они сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки и в довершение всех бед подвергли бомбардировкам столицу и множество японских городов. Разве горожане не бежали сломя голову, заслышав сирену, под градом снарядов и бомб?
А спустя всего лишь год и учителя начальной школы, и жители деревни встречали инспекцию оккупационных войск только что не размахивая флагами — игрой на органе и песнями. Рэнтаро было не по душе такое раболепие. Это не была ненависть. Для ненависти у него, собственно, не было причин. Само основание для ненависти было шатким.
После поражения в войне то, во что он верил прежде, совершенно изменило ему. Император оказался не явленным божеством, а низкорослым японцем, как манекен стоящим подле Макартура. Великая японская империя, которая должна была победить в войне и стать ведущей азиатской державой, превратилась для Соединённых Штатов Америки в третьеразрядное государство. Воспринимавшаяся во время войны как абсолютная истина история Японии как история Страны богов оказалась ложью, вместо неё им была пожалована демократия — драгоценный идеал всего человечества. Согласно газетам и радио, после войны оказавшимся под управлением оккупационных войск, американцы, неся с собой принципы демократии, прибыли для того, что спасать японский народ от военной агрессии. Люди, верившие, что Великая японская империя спасала Азию, теперь точно так же поверили, что Соединённые Штаты Америки спасают Японию. В конечном счёте, всё Дело было в вере. Но эта вера вместе с разрушением веры в императора была уничтожена и не могла служить прочным основанием. И Рэнтаро чувствовал, что почва выбита у него из-под ног.
