Приказав Сае на ломанном малайском протереть полы и постирать бельё, Тосика обычно усаживалась в примыкавшей к прихожей гостиной и рассеянно смотрела на улицу. На её заострённом профиле застывало какое-то неприятное выражение.
Дней через десять англичанин уехал на каучуковую плантацию. Поняв, что они дома вдвоём, Тосика заговорила по-японски:
— Значит, ты вернулась к прежней жизни.
Ну конечно, Тосика узнала её!
— Да и ты как-то выжила, — ответила Сая.
Тонкие губы Тосики тронула насмешливая улыбка:
— С ухудшением обстановки на фронте японцы сбежали, и корейские проститутки стали не нужны. Мы стали обузой, и нас вышвырнули в Сингапуре. Ну, а там меня подобрал господин англичанин. Для него я тоже теперь всего лишь сортир. Но быть сортиром для одного человека всё-таки приятнее, чем для многих. А ты как? Ловко ты сбежала из борделя. Вернулся ли твой добрый японец?
Сая нехотя покачала головой:
— Война закончилась, и он скоро вернётся. Ведь у него здесь ребёнок.
— Ты до сих пор в это веришь? — с издёвкой спросила Тосика. — Кто же возвращается в сортир? А ребёнок — это лишь провалившаяся в сортир какашка! Сколько можно тебе повторять! Для этого мужчины ты была сортиром. Малайским, а не японским сортиром. Для японцев, где бы они ни были, лучший сортир — японский. Неяпонскими сортирами они пользуются, когда у них нет другого выбора.
— Нет, нет! Это не так, Рэн не такой! — закричала Сая.
Тосика, выплёскивая свою ненависть на разгневанную Саю, выкрикнула:
— И Рэн точно такой же! Все японцы одинаковы. Даже если они уболтают тебя, в конце концов всё равно уйдут, хлопнув дверью сортира. Те, что добры, удовлетворив нужду, разве что скажут тебе «спасибо». И только! Но всё равно уйдут. Ты была для этого Рэна проституткой. Малайским сортиром, дыркой для его члена!
Сая набросилась на Тосику. Опрокинула стул, на котором та сидела. Схватив за волосы, уселась на неё верхом. Тосика царапала Саю по лицу. Сая укусила её за руку. Вскрикнув, Тосика пнула Саю коленом в живот. Та согнулась пополам, дыхание её прервалось, но ей всё же удалось стиснуть горло противницы обеими руками.
Наверное, если бы не вернулся англичанин, Сая убила бы Тосику. Отброшенная англичанином, Сая упала на пол. Англичанин спросил Тосику и Саю о причине ссоры, но они обе молчали, отвернувшись друг от друга.
«Ты уволена», — сказал англичанин. Отряхнув пыль с одежды, Сая покинула дом.
Этим вечером, лёжа в обнимку с Исаму в крытой пальмовыми листьями хижине, Сая раздумывала над словами Тосики. Брат, с которым она вместе ужинала, ещё не вернулся домой. В тёмной хижине раздавалось мерное дыхание спящего сына. Но Сая не могла заснуть. Слова Тосики шипами впивались ей в сердце.
Она ещё могла стерпеть утверждение, что в борделе служила лишь дыркой для членов японских солдат. Но при мысли, что и для Рэнтаро она была всего лишь малайским сортиром, её трясло от гнева.
«Нет, — думала она. — Рэнтаро не мог так ко мне относиться». Но когда она раздумывала об этом, другой голос спрашивал её: «А что, если Тосика права?» Вскоре этот голос окреп и неотступно, как назойливая муха вокруг тухлой рыбы, жужжал в её душе.
В конце концов, осторожно высвободившись, чтобы не разбудить Исаму, Сая выскользнула из дома. На другой стороне улицы столпившиеся у домов люди наслаждались вечерней прохладой. Малайцы бросали удивлённые взгляды на идущую в одиночестве Саю. Женщины-мусульманки не выходили по вечерам одни. «Ах, вот оно что, — подумала Сая. — Рэнтаро выбрал меня потому, что я, в отличие от местных женщин, не исповедую ислам». Её соплеменники не возражали против того, чтобы она жила с Рэнтаро. К тому же она разбиралась в лекарственных травах. Как кстати для него!
«Да, ты была малайским сортиром!» — Шипы слов Тосики ещё глубже вонзались в неё, и она шла, роняя капли крови.
В доме, который снимал англичанин, горел свет. Изнутри доносились музыка и английская речь. Тосика, обхватив колени, в одиночестве сидела на ступенях террасы. В доме люди выпивали и болтали, похоже, Тосика была отвергнута этим обществом.
Стоя под деревом плюмерии с нежными, как дыхание, белыми цветами, Сая тихонько позвала её. Тосика встрепенулась, но, заметив Саю, успокоилась и спустилась с террасы.
— Чего тебе?
— Ты говорила действительно то, что думаешь? — Сая хотела убедиться в этом.
— Да, я так чувствую, я сказала то, что думаю на самом деле, — ответила Тосика.
Из глаз Саи покатились слёзы.
Тосика уже успела успокоиться после дневной драки. Видимо, бушевавшая в её душе злоба улетучилась.
— Твой мужчина не вернётся. Если он не помер, то живёт как ни в чём ни бывало в Японии со своей женой и детьми. Забудь о мужчине, использовавшем тебя как сортир!
Глядя в тёмный двор, где напротив террасы шумела бамбуковая роща, она продолжила:
— И я хотела бы забыть, если б могла. Забыть о мужчинах, использовавших меня как сортир. Но я не могу. Тебе ещё повезло. Ты пробыла там всего два месяца. А я жила так около двух лет. Моё тело истерзано, мужчин я ненавижу всей душой. Я уже никогда не буду счастлива как женщина.
— Мне очень жаль, — пробормотала Сая. — Он сказал, что вернётся, хотя возвращаться не собирался. Я ему верила.
Тосика пристально посмотрела на Саю. С её тонких губ сорвалось:
— Надо ему отомстить.
Отплатить ему, объяснила Тосика не знавшей слова «отомстить» Сае.
— Если тебя ударили, ударь в ответ. Пнули — тоже пни. Молча будешь терпеть, превратишься в жалкого труса. Ты не сможешь простить себе этого, и всю жизнь проживёшь, робея, прячась в землю, как дождевой червь. Отомсти же ему!
Сая смешалась под напором Тосики.
— Но ты… ты ведь не собираешься мстить?
Нахмурившись, та резко бросила:
— Я уже мертва. Пока я была в борделе, я потонула в дерьме и погибла. Теперь я всего лишь покойница. А мстить могут только живые люди. Ты вот ещё жива. Хочешь прямо сейчас отправиться в Японию? Под моим именем ты сможешь попасть на корабль для репатриантов. Я слышала, в Сингапуре всех японцев принудительно сгоняют в лагерь, а оттуда на кораблях отправляют обратно на родину. Там ты сможешь затеряться. Скажешь, что ты кореянка и что тебя насильно вывезли из Японии.
Горящими глазами Тосика посмотрела в лицо Сае, в распухшее, покрытое багровыми царапинами, полученными во время драки, лицо.
— Предъявишь ему ребёнка! Объяснишь его жене и семье, каковы мужчины!
— Но если я выдам себя за тебя, то как же тогда… Как же тогда ты?
Тосика отвела взгляд от Саи.
— Мне некуда возвращаться! Если я вернусь, люди будут называть меня шлюхой. Ни японцы, ни корейцы мне этого не простят. Сортиру надлежит быть в укромном месте. Никому не понравится, если сортир окажется на виду. Не желаю, чтобы люди, отправившие меня в сортир, называли меня падшей и зловонной.
