Мицухару прикурил. Михару неотрывно смотрела на деда.
— Охара говорил, что проволокой связывал руки китайцам, убивал их, насиловал женщин, отрубал головы. Ты же не делал этого?
Затянувшись сигаретным дымом, Мицухару ответил:
— И я участвовал в этом.
Присутствующие были поражены. С мягкой улыбкой во взгляде Мицухару добавил: «Молодой был». Михару растерянно спросила:
— Значит… ты связывал руки проволокой и убивал китайцев?
— На то она и война, чтобы убивать людей, — уклонился от ответа Мицухару. Стараясь сгладить ситуацию, Сатоко заговорила:
— Что ни говори, а война это действительно страшно.
Но Сидзука не могла удержаться и прервала её:
— Но вы убивали людей так же зверски? Насиловали не только женщин, но и детей?
Услышав вопрошавшую как на допросе Сидзуку, Мицухару невольно обернулся к ней. Его лицо было спокойно, лишь глаза пронзительно сверкнули. Сидзука была поражена. Этот взгляд мгновенно напомнил ей напавшего на неё в больнице Охару. Но взгляд Мицухару сразу смягчился.
— Дело-то давнее, я уже всё позабыл.
И, постучав себя по макушке, шутливо добавил:
— Я ведь тоже выжил из ума.
39
В свете факелов прыгал рыжий заяц. Кружился мужчина, обвешанный множеством верёвок. Верёвки развевались, как волчки. Раскинув руки, мужчина восторженно хохотал. Рослый мужчина подбрасывал в воздух и ловил карлика. Крича «Ух-ах», карлик взмывал в чёрное ночное небо. «Бом-бом» била по железной крышке женщина с шишкой на лбу. Юное существо непонятного пола высоким голосом затянуло песню без слов. Окружив его, все паломники заплясали, каждый на свой лад.
Освещённые зажжёнными перед домом старосты факелами, жители деревни сидели вкруг и пили вино из перебродившего проса. Рядом, в надежде, что им перепадёт хоть немного еды, бродили деревенские псы. Красными бликами играли огни на загорелых лицах окунувшихся в праздничную атмосферу людей. Но лица их выражали и что-то неясное, загадочное, как улыбка собаки.
Срывая плоды с дерева, Рэнтаро наблюдал за этой картиной. Только что он сам вместе со всеми танцевал танец «Ловля гольца»
[66]
— корзину ему заменил огромный древесный лист. Но, устав, он отошёл в сторонку.
Так уж повелось, что в благодарность за предоставленный им в деревне ночлег паломники давали представление. Представление — это громко сказано, ничего особенного они не показывали, лишь громко хлопали в ладоши и танцевали, кто как умел. Но жителям деревни и такого танца в исполнении диковинных гостей было довольно — они смеялись, показывая на паломников пальцами.
Женщина, которая, похоже, была в деревне за старосту, сидела рядом со старицей и с видимым удовольствием следила за весельем. Она и взглядом не удостоила Рэнтаро, будто между ними ничего и не было.
Серп молодого месяца и подол усеянного звёздами неба были обрезаны чёрной горной грядой. Из тёмной долины у её подножия иногда доносился отдалённый лай бездомных собак.
Перед Рэнтаро мелькнула тень, и юное существо непонятного пола опустилось рядом.
— Когда поёшь, забываешь, где ты, — сказало это юное создание.
Когда Рэнтаро растерянно посмотрел на него, существо улыбнулось:
— Что-то покидает твоё тело и растворяется.
— Любишь петь?
Юное существо задумалось:
— Не знаю. Просто голос льётся из меня. Это приятно.
Рэнтаро смотрел на кружащихся в свете факелов паломников. Конечно же, здесь не было речи о пристрастиях. Им было просто хорошо, и потому они кружились в танце. Для людей, лишённых памяти, каждое мгновение могло быть только хорошим или плохим. Подумав об этом, Рэнтаро переключился на мысли о женщине-старосте. Может быть, она так же переспала с ним? Ей просто было хорошо, а потом она позабыла об этом.
Возможно, таким же было их странствие. Оно состояло лишь из вереницы приятных мгновений. Для странников не существовало прошлого, не существовало будущего, они стремились лишь к тому, чтобы сейчас им было хорошо. И встреча с Саей была лишь мгновением во время такого странствия. Как и связь со старостой этой деревни, эта встреча происходила только здесь и сейчас. Это было мимолётным удовольствием, о котором можно позабыть, когда оно позади.
Но Сая не могла с этим смириться. Она настигла его даже здесь, в Японии, и угрожала ему, занеся над ним меч прошлого. Как было бы хорошо, продлись это странствие и дальше. Тогда ему не пришлось бы столкнуться с полными ненависти глазами Ёко и Саи. Так же как он уехал из Малайи, чтобы сбежать от Саи, он уехал из Тибаси, чтобы сбежать от Ёко и Саи.
Рэнтаро отметил про себя, что сбежал уже от двух женщин и оказался в совершенно незнакомом месте. Хорошо бы позабыть обо всём, как эти люди. Память была цепью, приковавшей его к прошлому. Рэнтаро смотрел на паломников. Это были люди, которым удалось освободиться от заклятия прошлого. Как это случилось с ними?
— Бедствие — это мгновенное увядание, верно? — вспомнив слова женщины, спросил Рэнтаро своего соседа. Тот посмотрел растерянно, а затем кивнул:
— Некоторые так говорят.
— А что это значит?
В раздумии юное существо сложило перед собой изящные руки. Оно напомнило Рэнтаро статую бодхисаттвы, виденную в одном из буддийских храмов Киото. Алое пламя освещало его правильный профиль.
— Я помню совсем немногое. Люди уничтожают людей… Так кто-то говорил мне, когда я был в городе.
При слове «город» Рэнтаро придвинулся поближе.
— Что же ты видел, когда был в городе?
Лицо собеседника приняло страдальческое выражение:
— Было страшно… среди разрушенных стен… крики… убивали людей…
В его глазах мелькнул ужас, он замолчал.
— А в городе были… — запнулся Рэнтаро, а затем кивнул на диковинных людей, кружившихся в танце, — такие же странные люди?
— Мы исключение, — путанно ответило существо. — Поэтому мы и не можем жить в городе… Мы сами и есть бедствие… Так говорили люди. Они говорили, что мы можем только совершать паломничество к Якуси. Поэтому мы искали Дорогу-Мандала. Поиск дороги нас объединил.
— Города больше нет, — сказал сидевший рядом с ними деревенский мужчина, заросший густой бородой. Он жадно поедал маленькую птичку.
— Умерший недавно старик сказал, что города больше нет. Этот старик сбежал из города и основал деревню.
— Но что же произошло?
— Люди мгновенно увядали, — повторил мужчина слова женщины и маленьким глоточком отпил вина из проса.
