– Нет, насколько я знаю, нет.
Невзирая на весь свой опыт, лакей колебался, не зная, что делать. Потом он поглядел незваной гостье в глаза и, должно быть, заметил в них настойчивость, силу, авторитет и твердую волю, от которых нельзя было отделаться недомолвками.
– Да, сударыня. Если вам угодно, подождите в утренней гостиной. – Слуга открыл дверь пошире, пропуская леди, и провел ее в очень строгую комнату, совершенно лишенную цвета: она словно поблекла из-за долгого отсутствия в ней людей. Дом, похоже, был погружен в траур.
Филомена Стэнхоуп появилась буквально через несколько мгновений. Взволнованная и встревоженная, она поглядела на Калландру, явно не узнавая ее. Свет никогда много не значил для этой дамы, а госпиталь представлялся ей всего лишь местом, где работал ее муж. Миссис Дэвьет была заранее расстроена тем гибельным разочарованием, которое ей суждено было принести этой женщине, поселив в ее доме вечное разделение.
– Леди Калландра? – вопросительным голосом проговорила хозяйка. – Мой лакей утверждает, что у вас есть для меня какие-то новости?
– Увы, это так, и я глубоко сожалею об этом, но если я промолчу, возможна новая трагедия.
Филомена осталась стоять, только лицо ее еще больше побледнело.
– Что такое? – Она была настолько потрясена, что игнорировала все правила этикета. В известной мере подобная новость была хуже, чем смерть кого-то из близких. Эту мрачную гостью ожидали, знали, как с ней обращаться; каждому было известно заранее, как поступать в любом горе. Смерть посещала все дома, не минуя ни благополучных, ни опозоренных. – Что случилось?
– Мне непросто говорить об этом, – начала Дэвьет, – я предпочла бы сесть. – Она собиралась добавить, что так будет легче самой хозяйке, но эти слова были абсурдны. Ничто не могло смягчить подобный удар.
Миссис Стэнхоуп не тронулась с места:
– Прошу вас, говорите же, что случилось, леди Калландра!
– Ничего нового. Просто старые грехи и скорби выплывают наружу. И о них должно быть известно, чтобы они не повторились.
– О ком вы говорите?
Гостья вздохнула. Все складывалось так болезненно и, быть может, даже хуже, чем она рассчитывала.
– О ваших детях, леди Стэнхоуп, – сказала она наконец.
– О моих детях? – В голосе Филомены не слышалось настоящей тревоги; скорее в нем звучало недоверие. – Что общего у моих детей с этим… испытанием? И потом, что вы можете знать о моей семье? И откуда вы могли хоть что-то узнать?
– Я числюсь среди попечителей Королевского госпиталя. – Не считаясь с желаниями хозяйки дома, Калландра села. – Некоторое время назад ваша дочь Виктория консультировалась там у хирурга по поводу беременности.
Миссис Стэнхоуп побледнела, но сохранила власть над собой и не стала садиться.
– В самом деле? Я не знала этого, но едва ли теперь это важно. Если только вы не собираетесь сказать, что именно ваш хирург и погубил ее…
– Нет, это не так. – Слава богу, она могла сказать это! – Ее беременность зашла чересчур далеко, и он отказался проводить операцию.
– Тогда я не понимаю, зачем вы вновь поднимаете этот вопрос. Разве что ради того, чтобы разбередить старые раны?
– Леди Стэнхоуп… – Миссис Дэвьет ненавидела себя; она ощущала боль в животе, желудок мешал всему ее телу. – Леди Стэнхоуп, вы знаете, кто был отцом ребенка Виктории?
Голос Филомены зазвучал сдавленно:
– Едва ли подобные сведения должны интересовать попечителей, леди Калландра.
– Но вы знаете?
– Нет. Я никакими словами не могла заставить ее признаться мне. Я настаивала – и тем самым довела ее до такого ужаса и отчаяния, что побоялась самоубийства в случае продолжения разговоров.
– Тогда, прошу вас, садитесь.
На этот раз хозяйка дома повиновалась, но не словам Калландры: она чувствовала, что ноги могли вот-вот отказать ей. Она глядела на гостью словно на змею, готовую нанести удар.
– Ваша дочь все рассказала нашему хирургу, – продолжала леди Дэвьет, ненавидя свой собственный голос, раздающийся в мертвой комнате. – Потому что это было одним из обстоятельств, которые могли быть учтены в качестве аргумента для операции, если бы к нему обратились раньше.
– Не понимаю… Виктория была тогда в превосходном состоянии…
– Но ребенок был результатом инцеста. Отец его – ваш сын Артур.
Филомена пыталась заговорить: рот ее открылся, но слова не шли с языка. Она настолько побледнела, что Калландра уже опасалась, что та упадет в обморок, даже несмотря на то что сидит.
– Я бы с радостью пощадила вас, – проговорила миссис Дэвьет, – но у вас есть и другие дочери. Ради них я вынуждена идти на эту муку. Я была бы просто счастлива, если бы мне не пришлось этого делать.
Ее собеседницу словно парализовало.
Калландра склонилась вперед и взяла ее за руку. Рука оказалась холодной на ощупь и чуть оцепеневшей. Миссис Дэвьет вскочила, позвонила в колокольчик и стала лицом к двери. Как только появилась служанка, она послала ее за бренди, а затем – за горячей сладкой тисаной
[15]
.
Служанка застыла в нерешительности.
– Не стойте здесь, девушка! – резко проговорила Калландра. – Скажите дворецкому принести бренди, а сами сходите за тисаной. Поторопитесь!
– Артур, – вдруг проговорила Филомена охрипшим голосом, полным горя. – Боже мой! Если бы я только знала! Если бы она мне только сказала! – Она медленно наклонилась вперед. Тело ее начало содрогаться в жутких сухих рыданиях, она едва могла вздохнуть между вскриками.
Ее гостья даже не глядела, ушла служанка или нет. Она наклонилась к трясущейся измученной женщине и прижала ее к себе.
Дворецкий принес бренди и застыл, раздраженный собственной нерешительностью. В конце концов он поставил поднос на стол и скрылся за дверью.
Наконец силы леди Стэнхоуп исчерпались, и она в изнеможении приникла к Калландре. Та помогла ей опуститься в кресло и поднесла бренди к самым ее губам. Филомена пригубила напиток, задохнулась, а потом выпила все до конца.
– Вы просто не понимаете, – заговорила она наконец. Глаза ее покраснели, а по лицу пролегли оставленные слезами дорожки. – Я могла бы спасти ее. Я знала женщину, которой известно, как найти настоящего хирурга, способного все сделать за достаточную плату. И если бы Виктория вовремя доверилась мне, то не опоздала бы к этому человеку. Но она скрывала все от меня, а потом идти к нему было уже поздно.
– Вы… – Леди Дэвьет едва могла поверить своим словам. – Вы знали, где найти такую женщину?
Филомена поняла ее чувства и глубоко покраснела:
– Я… у меня семь детей, я…
