– Милорд, прошу вас порекомендовать моему ученому другу предоставить свидетельницу собственному разумению.
Оливер уже едва мог выносить напряжение. Он не смел больше вмешиваться в ход процесса. Нельзя было показывать, что он губит собственного клиента. Адвокат обернулся к Беренике. Господи боже, если бы она только воспользовалась этой возможностью!
– Леди Росс-Гилберт? – настаивал судья Харди.
– Я… я не поняла вопрос, – произнесла дама с несчастным выражением на лице.
Рэтбоун вступил в разговор прежде, чем судья успел изложить формулировку в более невинном виде.
– Вы хотите сказать, что Пруденс Бэрримор не пыталась шантажировать сэра Герберта? – проговорил он громче и резче, чем намеревался.
– Нет, – возразила Росс-Гилберт. – Она шантажировала его.
– Но, – запротестовал Оливер, словно бы в ужасе, – но вы же сказали… Почему она это делала, скажите же ради бога! Вы же говорили, что она не имела желания выйти за него замуж!
Береника глядела на него с нескрываемой ненавистью:
– Она хотела, чтобы он помог ей получить медицинское образование. Я не слышала от нее этого, но сделала такой вывод. Вы не можете обвинить меня в сокрытии информации от суда.
– Обвинить вас? – запнулся адвокат.
– Боже милосердный! – Свидетельница перегнулась через поручни трибуны, и лицо ее исказила ярость. – Вы знаете, что Стэнхоуп убил ее! Вы устроили эту шараду, потому что обязаны защищать его. Так продолжайте же, делайте свое дело!
Рэтбоун чуть повернулся к ней, а затем поглядел в сторону своего подзащитного. Лицо его посерело, челюсть отвисла, а в лихорадочно блестящих глазах отражалась болезненная паника.
У Герберта оставалась лишь самая тоненькая, самая слабая ниточка надежды. Очень медленно он отвернулся от Оливера к присяжным, поглядел на каждого из них… И после этого понял, что это поражение – решительное и бесповоротное.
В зале наступило молчание. Не шевельнулся ни один карандаш.
Филомена Стэнхоуп посмотрела на скамью подсудимых, и в ее взгляде было нечто очень близкое к жалости.
Ловат-Смит протянул руку в сторону Рэтбоуна. Лицо его светилось восхищением.
На скамье для публики Эстер повернулась к Монку, страшась увидеть в его глазах победное выражение. Но триумфа во взгляде сыщика не было. Это была не победа. Просто завершилась трагедия, явив воздаяние и правосудие ради Пруденс Бэрримор и тех, кто любил ее.
